специалистов по административным вопросам, не обойтись.
— Вот оно, значит, как? — хмыкнул Макрон. — Но я вижу, таких специалистов здесь полным-полно. Это успокаивает.
После полуденной трапезы Макрон собрал новичков, которых зачислил в свою центурию, перед палаткой и устроил им смотр. Солдат ему удалось подобрать хороших. Крепких, закаленных, опытных, с безупречными послужными списками. Он был уверен, что, когда шестую центурию снова бросят в бой с бриттами, эти ребята его не подведут. Удовлетворенный своим выбором, центурион с улыбкой повернулся к Катону.
— Ну что ж, оптион. Теперь тебе надо обратиться к этой компании от лица Второго легиона.
— Мне, командир?
— А то кому же? Тебе нужно отрабатывать командные качества.
— Но, командир…
— И постарайся, сынок, говорить убедительно, чтобы их проняло. Давай, начинай!
Подтолкнув Катона к строю, Макрон нырнул к себе в палатку и принялся с отсутствующим видом точить кинжал.
Катон остался один перед двумя шеренгами солдат, иные из которых с виду казались сущими головорезами. Нервно прокашлявшись, юноша выпрямился и сцепил руки за спиной, лихорадочно подыскивая подходящие слова.
— Это… стало быть… мне бы хотелось поздравить вас со вступлением во Второй легион. Мы уже провели довольно успешную кампанию, и я уверен, что вскоре вы будете так же гордиться своим новым легионом, как гордились Восьмым. — Он пробежался взглядом по ничего не выражающим солдатским физиономиям, и уверенности у него поубавилось. — Я… я думаю, когда парни шестой центурии окажут вам радушный прием, вы сами почувствуете, что в своем роде мы как одна большая семья… — Катон стиснул зубы, чувствуя, что увязает в трясине избитых фраз. — Короче, если у вас возникнут какие-нибудь проблемы и вы захотите обсудить их с кем-нибудь, добро пожаловать в мою палатку.
Кто-то насмешливо хмыкнул.
— Меня зовут Катон, и я уверен, что достаточно быстро запомню ваши имена по дороге к расположению нашего легиона. Э-э… у кого есть вопросы?
— Оптион! — Легионер в конце шеренги поднял руку. Физиономия у этого малого была особенно зверской, и Катон, к счастью, еще с отбора запомнил его имя.
— Цицерон, не так ли? Чем могу помочь?
— Я просто подумал, а не дурит ли нас наш центурион. Ты и вправду оптион?
— Да. Конечно, я оптион. — Катон покраснел.
— А как давно ты служишь в армии, оптион?
По шеренгам пробежала волна негромких смешков.
— Достаточно давно. Ну, есть еще вопросы? Нет? Тогда сбор на рассвете в полной готовности для марша. Вольно! Разойдись!
Когда новоприбывшие не спеша разошлись, Катон сердито стиснул кулаки за спиной. Ему было стыдно за свое откровенно провальное выступление. Из палатки центуриона доносился равномерный скрежет затачиваемого о точильный камень клинка, и он понял, что насмешек Макрона ему не избежать. Наконец скрежет прекратился.
— Катон, сынок.
— Командир?
— Ты, может быть, и один из самых смышленых и смелых ребят, с кем мне доводилось служить.
Катон покраснел.
— Благодарю, командир.
— Но это твое обращение к новым парням было одним из самых плачевных, какие мне доводилось слышать. Право же, на проводах в отставку писцов порой произносятся более бодрящие речи. Я-то, признаться, думал, что ты мастак насчет вдохновляющей людей трепотни и всех таких штук.
— Я лишь
— Понятно. Значит, тебе нужно малость подкрепить теорию практикой.
Донельзя довольный тем, как удачно он высказался, Макрон улыбнулся. Вообще-то, он был скорее рад тому, что молодой Катон, несмотря на свою дворцовую (исключительную, по солдатским меркам) образованность, не справился с простецким заданием. И центурион еще раз улыбнулся своему оптиону, ибо проявленная другим человеком слабость зачастую вызывает к нему доброе расположение.
— Не переживай, парень. До сих пор ты то и дело показывал себя с наилучшей стороны.
Пока Катон пытался подыскать спасающий его лицо ответ, снаружи донесся гул возбужденных голосов. Люди со всей территории хранилища взбегали на вал, обращенный своим внешним скатом к пристани.
— Что за суматоха? — пробормотал Макрон, выйдя вразвалочку из палатки и становясь рядом со своим оптионом.
— Должно быть, — предположил Катон, — что-то приближается со стороны моря.
Пока они гадали, народу на валу прибавилось. И все чаще над общим гулом толпы разносились крики:
— Император! Император!
— Пошли! — гаркнул Макрон и рысцой направился к дальней от них стене.
Катон держался чуть позади. Вскоре они смешались с плотной толпой и после основательной толкотни пробились не только на вал, но и на настил для караульных.
— Дорогу! — кричал Макрон. — Пропустите центуриона.
Толпа, состоявшая по большей части из лагерной обслуги, расступалась перед человеком командного ранга, благодаря чему Макрон с Катоном протиснулись к частоколу, откуда им открылся вид на залитый полуденными лучами солнца пролив. Там, на дистанции в несколько миль, виднелась направлявшаяся к берегу императорская флотилия. Четыре боевые триремы, шедшие по обе стороны от громадного двухмачтового флагмана, казались лодчонками по сравнению с ним. Высокий нос и корму этого корабля украшала искусная резьба, два огромных, свисавших с рей пурпурных паруса были развернуты так, что красовавшиеся на них золотые орлы просто блистали. Однажды в Остии Катон уже видел это судно, поразившее его великолепием и размерами. Огромные весла с изумительной слаженностью поднимались из воды и плавно опускались в море. Позади флагмана тянулись военные корабли, за ними транспортные и наконец суда тылового охранения. Флагман приближался к берегу с той величественной грацией, какую движению подобного колосса мог придать только великолепно обученный экипаж. Правда, водоизмещение не позволяло этому гиганту подойти к пристани, и он остановился в четверти мили от берега. Когда корабль бросил кормовой и носовой якоря, триремы, палубы которых были заполнены облаченными в белое преторианцами, продолжили движение к причалу. Они пришвартовались, и императорские гвардейцы, сойдя на берег, выстроились вдоль склона, между пристанью и хранилищем.
— Ты видишь императора? — спросил Макрон. — У тебя глаза помоложе моих.
Катон пробежался взглядом по заполненной придворными палубе флагмана, однако не только не признал в ком-либо императора, но и не приметил образовавшегося где-нибудь кружка его приближенных. Он покачал головой. Между тем легионеры с нетерпением ждали появления Клавдия. Нетерпение нарастало, наконец толпа начала скандировать его имя.
— Клавдий! Клавдий! — гремело над проливом.
Громовые возгласы, разумеется, доносились до флагмана, однако, хотя порой то здесь, то там возникало ошибочное волнение, императора так и не было видно. В конце концов радостное возбуждение сменилось досадой и разочарованием. Когда преторианцы, отойдя к самой дальней от скотобойни стене хранилища, стали разбивать на ночь лагерь, даже самые терпеливые поняли, что ждать Клавдия бесполезно.
— А почему он так и не высадился? — осведомился Макрон.
Для Катона, выросшего при дворе и помнившего, какими церемониями обставляется каждый шаг носителя высшей власти, в этом не было ничего удивительного.
— Высадка императора должна сопровождаться торжественной церемонией, а ее надо подготовить.
