— Вот и я о том, — сказал Макрон. — Маловато шума. Они захватили город и вроде бы должны радоваться добыче.
Катон покачал головой:
— Они пытаются склонить атребатов на свою сторону. Сомневаюсь, чтобы Тинкоммий допустил насилие или грабежи. Уж на это у него смекалки хватит.
Макрон взглянул на Катона, его черты во тьме были едва различимы.
— Ты вроде как восхищаешься им?
— Нет. Вовсе нет. Он дурак. В какую бы сторону он ни повел атребатов, для них это обернется бедой. Такой царь народу не нужен.
— Это точно… — Макрон отвел взгляд. — Но меня еще кое-что беспокоит.
— Что?
— Тинкоммий говорил, что сюда идет Каратак.
— Да. И что? — Катон потер глаза. — Не вижу особой разницы. Мы его вряд ли дождемся.
— Да уж. Но вдруг наш Квинтилл все же добрался до легиона?
— Сомневаюсь, что это ему удалось. Больше шансов, что его изловили.
— А что, если нет? Вдруг он проскочил через выставленные кордоны, и Веспасиан послал нам подкрепление?
— Мы можем лишь надеяться, что этого не случилось, — ответил, помолчав, Катон. — Лучше потерять несколько сот воинов, чем несколько тысяч.
— Верно. Мы видим опасность, но не Веспасиан. Он-то считает, что никого тут не встретит, кроме той шайки, что нас осадила, а ее даже такой трус, как Квинтилл, не посчитает серьезной угрозой. И если Веспасиан сюда явится с какой-то, по его мнению, достаточной частью нашего легиона, то он вместе с ней окажется просто подарком для главных сил Каратака.
Катон помолчал, обдумывая эту ужасную перспективу, и взглянул на Макрона.
— Тогда, если Тинкоммий нам не соврал, мы обязаны предостеречь легата.
— Каким образом? — кисло скривился Макрон. — Мы окружены. Тех, кто попытается прорваться, убьют на месте… если им повезет.
— Кто-то должен попробовать, — не сдавался Катон. — Раз существует возможность, что легат придет к нам на выручку.
— Нет, это бессмысленно. Тем более что все бойцы у нас считаные.
— Какая разница? — настаивал Катон. — Все равно ведь всем умирать. Разреши мне пойти.
— Нет. Ты останешься. Мне только не хватало дурацких, бессмысленных самоубийств. Как я уже сказал, выхода у нас нет. Все, что остается, — это держаться тут до последнего и забрать с собой столько хреновых поганцев, сколько получится.
— Или сдаться, вдруг это даст нам шанс.
— Даст шанс! — хрипло рассмеялся Макрон. — Возможно, они оставят в живых местных парней и даже дадут Верике спокойно помереть от ран, но нас ни за что не отпустят. Для нас у них приготовлено что-то особенное. Уж в этом ты можешь не сомневаться, сынок.
— Ладно, с этим все ясно, — пошел на уступку Катон. — Но они могут пощадить Волков и Кадминия с его ребятами. Мы могли бы договориться с ними насчет сдачи атребатов и потом сразиться только своими силами.
Макрон воззрился на него, но в темноте Катон не мог разобрать, с каким выражением, и потому храбро продолжил излагать свои доводы:
— Нет смысла терять больше жизней, чем надо. Если Волки и царские стражи спасутся благодаря нам, это в долгосрочном плане может принести пользу, вызвав у атребатов определенные симпатии к Риму.
— Может, да. А может, и нет. Если они погибнут вместе с нами, сородичи будут винить в их смерти одних дуротригов. Более того, этого выродка Тинкоммия.
— Об этом я не подумал, — тихо признался Катон, немного помолчал, а потом спросил: — Не обсудить ли нам это с Кадминием?
— Нет, — твердо заявил Макрон. — Катон, ты добрый малый, но твоя затея плохо отозвалась бы на наших парнях. Она лишила бы их боевого задора. Поразмысли об этом. Представь себе, что они почувствуют при виде бриттов, уходящих отсюда, оставляя нас умирать. Не лучший способ добиться, чтоб у них хрен стоял на противника, а? И потом, какие у тебя гарантии, что эти выродки действительно оставят атребатов в живых? Ты поверишь Тинкоммию на слово? Да он мигом насадит головы Волков на колья.
— Что пошло бы нам только на пользу, убедив атребатов, что надеяться можно только на Рим.
— Ну ты и жох, — рассмеялся Макрон и хлопнул приятеля по плечу.
Катон улыбнулся.
— Но ты прав. Мы не можем доверить Тинкоммию ничьи жизни. Думаю, всем атребатам, находящимся здесь, придется разделить судьбу с нами. И сомневаюсь, что они станут протестовать. Царские стражи вообще от Тинкоммия не в восторге, даже те, которые думают, будто мы как-то причастны к нападению на старика.
— Они всерьез в это верят?
— Трудно сказать, — пожал плечами Катон. — Я слышал некоторое ворчание на сей счет и видел косые взгляды. Похоже, слова Тинкоммия заронили в них определенные подозрения. И единственный, кому дано их развеять, это сам царь.
— Ты интересовался его состоянием?
— Нет еще, но подумывал. Если он оправится и сможет подтвердить, что на него напал Тинкоммий, это нам сильно поможет.
— Ладно, тогда иди и узнай, как там и что. Но долго не задерживайся, вдруг наши друзья зашевелятся.
— Ты впрямь опасаешься ночной атаки?
— Ну… На самом деле эти хреновы дуротриги измочалены не меньше, чем мы. Им нужен отдых, а спешить, как я понимаю, некуда. Мы здесь закупорены без малейшей возможности выбраться, а к ним на подмогу идет Каратак со всем своим долбаным войском. Думаю, они дождутся рассвета, прежде чем что- нибудь предпринять.
— Надеюсь!
Катон широко зевнул, поднимаясь на ноги. Казалось, после краткого отдыха усталость ощущалась еще сильнее, чем раньше. Каждый мускул болел, все тело затекло и вдобавок окоченело от не по-летнему холодного ветерка, свободно гулявшего по двору царской усадьбы. Голова ныла, глаза слипались, и на миг его взору предстала теплая гарнизонная койка. Иллюзия был столь сильна, что юношу словно бы затопила волна невероятного, немыслимого блаженства. Она мягко качнула его…
— Эй, следи за собой! — Макрон поддержал Катона под локоть. — Ты чуть было на меня не свалился.
— Прости.
Катон встряхнулся, стыдясь своей слабости. Не оплошать бы еще раз. Он расправил плечи и отошел умыться. Снял шлем, стряхнул прилипшую солому, прежде чем окунуть в бочку лицо и поводить им туда- сюда, чтобы наконец-то очнуться. Холодная вода мигом привела его в чувство. Катон выпрямился, ничуть не досадуя на крупные капли, стекающие на доспехи и тунику, снова потянулся, протер глаза и направился к сооруженному накануне редуту. Протиснувшись в щель между стеной и одной из повозок, он попал к входу в чертог.
Кадминий и кучка царских телохранителей, сидя снаружи у маленького костра, тихо переговаривались и пили вино. Завидев идущего к ним центуриона, они подняли головы. Катон нахмурился, поманил Кадминия за собой и вошел в двери. Начальнику царской стражи потребовалось некоторое время, чтобы осушить до дна свою чашу, после чего он медленно встал и последовал за центурионом.
— Пьете? А мудро ли это? Завтра вы все, и ты в том числе, будете не в том состоянии, чтобы как должно защищать вашего государя.
— Римлянин, мы всегда пьем. Таков наш обычай.
— Прекрасно, но это может лишить вас возможности умереть достойно. Разве тебе хочется встретить завтра свою смерть ничтожной пьяной развалиной, неспособной нанести хороший удар и забрать с собой
