застывшим, подергивалась лишь щека, и Катон испугался, что Макрон сейчас взорвется. Наорет на него перед строем, а этого он боялся пуще всего. Публичного позора, подразумевающего обвинение в несостоятельности. Но взгляд Макрона сместился ниже, устремившись на обращенные к обоим центурионам лица солдат: он резко выдохнул через нос, словно бы ослабляя сжимающее его напряжение.
— Нет уж, давай-ка выноси это, парень, — тихо сказал Макрон. — Да, все хреново, хуже, кажется, некуда. Но ты, когда ничего невозможно поделать, должен сохранять спокойствие, держать себя в руках и не поддаваться. Во всяком случае, хотя бы пытаться.
Макрон был вынужден добавить последнюю фразу, ибо вспомнил, какая неуемная ярость всколыхнулась в нем после первой расправы.
— Но… разве ничего поделать нельзя?
Макрон пожал плечами.
— А что ты предлагаешь?
— Не знаю. Может быть, решиться на вылазку и отбить наших людей.
— Катон, они так и так мертвы. Ну отобьем мы их, а что дальше? Они проживут на несколько часов дольше, пока не падет царский чертог. А если попытка их отбить не удастся, все умрут раньше.
— Ну и… какая тогда, к хрену, разница?
— Небольшая, — признал Макрон. — Однако наш долг в том, чтобы защищать царя атребатов и держаться до последней возможности.
— Позволяя нашим врагам творить что угодно?
— А что мы еще можем сделать?
Катон открыл было рот, но… закрыл. Несмотря на его отчаянное желание как-то вмешаться в происходящее, тут действительно ничего нельзя было поделать. Он являлся всего лишь беспомощным зрителем какого-то страшного представления.
— Но… мы можем хотя бы попробовать проучить их, — сказал он наконец.
— Нет! Это бессмысленная затея. Увидев, что мы открываем ворота, они сразу же перебьют пленников. Тут ничего не поделать, Катон. Понял меня? Ничего!
Катон кивнул. Макрон потрепал его по плечу и снова повернулся к врагам. Желая как-то отвлечь друга от безрадостных мыслей, он указал на охранявших пленников воинов:
— Ты заметил, что Тинкоммий взял с собой лишь атребатов.
Катон оглядел бриттов.
— Да, вижу… Это умно с его стороны.
— Умно?
— Ну да. Дуротриги вроде бы тут вообще получаются ни при чем. Потому они сейчас и посиживают себе тихо, пока атребаты пытаются принудить нас сдаться. Думаю, Тинкоммий хочет представить все это дело чем-то вроде обычной внутриплеменной ссоры, мелкой размолвки, которую легко разрешить.
— И что, хоть кто-нибудь на это купится?
— Ну, полагаю, какого-то эффекта Тинкоммий достигнет…
Катон осекся, глаза его расширились при виде следующего пленника, которого выводили вперед, заставляя переступать через искалеченные тела.
— О нет…
— Что такое? — Макрон сузил глаза. — Кто это?
— Фигул.
— Фигул? Дело худо!
Когда Тинкоммий подозвал к себе воинов, вытащивших здоровенного малого из изрядно поредевшей колонны пленных, Катон оглянулся и крикнул по-кельтски атребатам, толпящимся во дворе:
— Там Фигул! Они захватили Фигула!
Волки разом взревели: все они уважали и любили римского оптиона, знавшего их язык и всегда хорошо с ними обращавшегося. Катон замахал руками, призывая атребатов наверх.
— Они хотят убить его! Сюда! Сюда! Живо!
— Какого хрена ты затеваешь? — буркнул Макрон.
— Хочу выгадать время, чтобы переиграть Тинкоммия в его же игре.
— Что?
— Некогда объяснять. Ты просто смотри.
Волки, мигом взлетевшие к частоколу, принялись громкими криками убеждать своих соплеменников не трогать Фигула.
Оптион, брошенный на колени, ожидал своей участи. Малый с палицей стоял рядом с римлянином, поглядывая то на него, то на Тинкоммия, то на своих товарищей, охраняющих пленных, то на мало чем отличающихся от них возбужденных сородичей, чуть не выпрыгивавших из-за частокола царской усадьбы. Тинкоммий что-то сердито кричал, указывая на Фигула, а тот, совершенно растерявшись, молчал. Один из воинов, служивший ранее в атребатских когортах, выбежал вперед и заговорил с принцем. Тот, судя по всему, наорал на него. Воин посмотрел на Фигула и покачал головой.
— Это выглядит обнадеживающе, — улыбнулся Макрон.
Катон почувствовал, как кто-то дергает его за рукав, и, обернувшись, увидел взволнованного лекаря.
— Командир! Царь!
Чтобы перекрыть шум, медику приходилось кричать.
— Он пришел в сознание.
— Когда?
— Только что.
— Как он?
— Слаб, но держится. Кадминий сообщил ему о сложившейся обстановке. Царь хочет вас видеть. Вас обоих.
Макрон покачал головой.
— Передай ему, что мы пока заняты.
— Нет! — возбужденно вскрикнул Катон. — Скажи, Верику перемещать сейчас можно?
— Думаю, при необходимости — да. Я бы сказал, хуже ему от этого уже не станет.
— Отлично! — Катон хлопнул лекаря по плечу. — Тогда доставь его сюда. Сейчас же доставь.
— Ну, я не знаю, насколько это возможно… — растерянно покачал головой лекарь.
— Прекрасно, сейчас я помогу тебе это взвесить.
Катон извлек из ножен меч и приставил его к подбородку гарнизонного медика.
— Приказываю тебе доставить его сюда. Немедленно. Этого хватит?
— Э-э… да, командир.
— Тогда давай!
Лекарь вприпрыжку понесся за своим пациентом, а Макрон рассмеялся.
— Вот уж да, так да. Ты наконец показал себя настоящим центурионом. Поставил на место мелкого знахаря!
Катон, не слушая, смотрел на улицу за пределами частокола. Тинкоммий стоял там в окружении своих людей и что-то горячо говорил им, подкрепляя свои слова энергичными жестами. Однако воинов, похоже, его речь не убеждала: они возражали ему в столь же возбужденной манере. Поставленный на колени Фигул слушал весь этот спор молча, боясь шевельнуться и привлечь к себе внимание. Прямо над ним возвышался, ожидая принятия решения, малый с увесистой дубинкой.
— Если нам повезет, — пробормотал Макрон, — эти ребята передерутся.
— Сомневаюсь, — ответил Катон, знавший Тинкоммия и хорошо понимавший, что этот себялюбивый хитрец более чем способен поставить с ног на голову все, что угодно.
Однажды его уже недооценили, и нельзя было допустить, чтобы все это повторялось опять и опять. Катон оглянулся.
— Где хренов лекарь?
Ожидание затянулось, а Тинкоммий не терял времени зря. Большинство воинов уже повесило головы, молча внимая его пылкой риторике.
