– Как вас звать-величать? А то как-то неудобно: вместе летели, вместе едем, да и еще, я чувствую, придется контактировать.
– Андрей.
– Вы...
– Я помощник Администратора. В настоящее время откомандирован в ваше распоряжение.
– Судя по лексикону, вы военный?
– Я просто долгое время работал среди военных, а потом... Времена такие... Пришлось уйти.
Андрей улыбнулся горько, словно это его вина в том, что пришлось уйти.
– Служащим в армии? – продолжал интересоваться генерал. – По какой, если не секрет, специальности?
– Техническим специалистом.
И исчерпывающие ответы, и ничего не говорящие.
– А вы с нами по какой надобности? – спросил Геннадий Рудольфович у молчащего попутчика.
– У меня свои дела, вас не касающиеся, – вяло, но почти вежливо произнес тот.
– А звать вас?..
– Это вовсе не обязательно. Не уверен, что нам предстоят повторные встречи.
– Как хотите. – Генерал сделал вид, что слегка обижен таким некомпанейством, и демонстративно отвернулся, стал смотреть в окно.
Но он и из этого, в соответствии с профессиональными навыками, извлек информацию и сделал вывод. Когда люди занимаются каким-то благим делом, пусть даже и с особым режимом секретности, они не скрывают от коллег или попутчиков своих имен. А когда скрывают, тогда замешаны в чем-то по меньшей мере неблаговидном.
Ситуация требовала действия. А действовать было невозможно. И это угнетало Геннадия Рудольфовича. Более того, он даже не знал точно, как ему предстоит действовать. Привыкнув к всегдашнему существованию плана оперативно-разыскных мероприятий, где не только регламентированы основные направления, но и детально разработаны конкретные действия, он сейчас чувствовал себя дилетантом, ввязавшимся в какую-то большую авантюру.
Конечно, опыт свое брал, и он умел пользоваться мелочами, на которые другие внимания не обращают. Мелочи помогут сориентироваться. Но тем не менее они остаются мелочами, которые никак не могут повлиять на ход событий. Более того, Легкоступов даже плохо себе представлял, зачем он понадобился кому-то здесь, если Ангела или уже захватили, или вот-вот захватят, как намекнули, с помощью методов, которыми ФСБ не может позволить себе пользоваться. Чем тогда может помочь присутствие генерала?
Конечно, любая организация, когда строит планы на расширение, пожелает иметь среди собственных членов генерала ФСБ. Только этот генерал должен быть или единомышленником, или чем-то сильно испачкан, чем могут пользоваться шантажисты. Но если он опять же предоставил свои документы, если Ангел захвачен, то какую работу он может выполнить, какую может принести пользу? Скорее всего, дело Ангела – только предлог. Генерала хотят использовать шире.
«Длина рук» организации дает возможность предположить, что солидных величин здесь может быть немало. Как они попали сюда? Так же, как и Легкоступов? Или у каждого своя дорога? Конечно, как оперативник с опытом, он понимает, что принудить к сотрудничеству – это только первый шаг. Сотрудничество только тогда может быть действительно плодотворным, когда оно добровольно. Значит, его постараются перевербовать. Или же чем-то испачкать так, что будет потом стыдно в глаза людям смотреть, не говоря уже о том, чтобы посмотреть в глаза закону.
Со вторым следует быть осторожнее. С первым спешить не следует. Но постепенно можно и поддаться перевоспитанию. Иначе нет смысла его пребыванию здесь.
– Подъезжаем, – сообщил Андрей.
Легкоступов стал смотреть вперед. Машина ходко бежала по асфальту, не чувствуя под своей тяжестью неровностей дороги – заметное преимущество джипов и слонов перед более легким транспортом.
Вроде бы ровная степь за стеклом не предвещала ничего впереди. Но дорога неожиданно пошла вниз, и взору открылось довольно большое озеро, густо поросшее по берегам камышом, и несколько трехэтажных зданий, устроившихся на одном берегу. Здания не окружал ни забор, ни колючая проволока, как это предполагалось бы на объекте секретном, куда Легкоступов планировал попасть. Только строгая линия ровно высаженных по периметру тополей. Впрочем, когда вокруг на многие километры голая степь, трудно предположить, что кто-то пожалует сюда незваным. Но место показалось прохладным оазисом в жаркой пустыне. Особенно в преддверии дневного солнцепека.
– Что здесь такое? – поинтересовался генерал.
– Институт.
– Какой институт? – не понял Легкоступов.
– Обыкновенный. Исследовательский, – вдруг недовольно ответил за Андрея третий пассажир.
С более близкого расстояния дома и окрестности уже не казались такими идиллическими, как издалека. Стены обветшали, дорожки не выровнены. И нежилой вид из-за отсутствия людей. Это сразу вызвало непонятное беспокойство.
– Гостиница – дальний от дороги корпус, – показал Андрей. – Звездочек наша гостиница не имеет, но за неимением гербовой, как говорится...
– Я привык к командировочной жизни, – неожиданно для самого себя ответил Легкоступов.
Раньше он оставил бы фразу попутчика без комментария. Сейчас старался расположить его к себе. В этом главное – не перейти грань.
4
– Ангел, проснись, рожа твоя неумытая... Я не собираюсь тебя с ложечки кормить.
Вот же надоеда!
П-получ-чи!
Не открывая глаз, я попытался отмахнуться ногой от неведомого злобного кормильца. Очень не люблю в людях ничем не обоснованную жестокость. Особенно когда это жестокость по отношению ко мне. К сожалению, знаменитый «мобилизующий момент», который так покорил недавно сначала офицеров ФСБ, потом полковника Мочилова и который, несомненно, прежде всего интересует моих нынешних похитителей, не наступил, а без пресловутого «мобилизующего момента» я не умею видеть с закрытыми глазами. К сожалению, я не умею видеть так и при наступлении «мобилизующего момента», но этого никто, кроме меня, не знает. Короче говоря, нога моя благополучно угодила в пустоту. Но вот даже в сонном состоянии и с закрытыми глазами я отлично помню все навыки рукопашного боя. Если в этой ситуации нога угодила в пустоту, значит, противник мой сдвинулся. А сдвинуться он мог только в одну сторону. Желание уничтожить или хотя бы изуродовать еще пару противников у меня не прошло. С этим я уснул, с этим и проснулся. И потому, лежа и вслепую, нанес дополнительный удар второй ногой.
Но опять угодил в то же самое место, как в необъятную Вселенную. А нацеливать удар туда, естественно, бессмысленно, хотя всему, что касается Вселенной, меня никогда не обучали.
Промазал!
Это может значить только одно – мне приснилось, что меня будят эти сволочи, что стреляют шприцами со снотворным. Переплетение сна с действительностью не может до добра довести. Однажды в поезде, на верхней полке купе, мне приснилась отчаянная схватка. И я во сне пробил ногой насквозь стену. Какой-то странный тип решился в момент, когда я сплю, устроить променад по коридору вагона, и ему моя сонная нога едва-едва не своротила в сторону нос. Пришлось потом долго объясняться с нарядом линейной милиции, который незамедлительно вызвала перепуганная проводница. Объясниться было трудно, потому что я был трезв, а трезвые обычно не хулиганят с такими последствиями. Только когда они внимательно рассмотрели мои документы и когда я вкратце объяснил им, что кошмары часто преследуют инвалида-капитана, а когда он начнет нервничать вследствие этих кошмаров, то становится неуправляемым и может натворить бед собеседникам, они, для понимания ситуации глянув еще раз на проломленную стену, благополучно удалились, объяснив проводнице, что, поскольку жертв моего буйства обнаружено не было, дело против меня возбудить невозможно. А порча собственности железной дороги легко списывается на несчастный случай, отягощенный «афганским синдромом». Естественно, кроме «афганского синдрома», я не рассказал ментам ни об одном другом синдроме. Их же в действительности было множество.
– Вставай, пролежни скоро на боку затемнеют... И обед придется собакам отдавать... Все уже давно остыло.
Я отчаянно и без всякой надежды на успех еще раз, словно пьяный, отмахнулся ногой. И уже только после этого открыл усталый после двойной слоновьей дозы снотворного левый глаз. Специально один, чтобы это выглядело ехиднее. Потом и правый открыл.
Нате вам, получите скандал!
– Привет!
Чему же тут удивляться, что я промахиваюсь, когда будит меня Виталька Пулатов. Он заранее знает, куда я ударю, и легко смещается в сторону, словно сам бьет, – школу мы проходили одну и думаем в экстремальных ситуациях одинаково. Даже в тех экстремальных, когда еще наполовину спим.
А улыбается-то, как маска классического негодяя в японском театре!
– Рад тебя видеть живым и в хорошей форме.
– Привет. Относительно живого я могу со скрипом согласиться, а вот что касается формы, ты совершенно в этом не прав. После снотворного я второй день себя чувствую, как намертво иссушенная трава в данной местности. Видел, наверное, такую, когда подъезжал?
– Видели те, кто меня привозил. И в таком случае я жду от тебя дружеского сочувствия. Мне снотворное всадили дважды, чтобы спокойнее и без дополнительных жертв добраться до этой камеры.
– Сволота... Мне тоже две порции досталось. Оторвать бы им кое-что, чтобы других таких не плодили...
Я сел и помотал отчаянно, до одури, головой. Так собаки после купания брызги стряхивают. Попытался и я стряхнуть естественную вялость и сонливость. Но настроение при виде Виталия улучшилось. Я знал, что он окажется здесь, но не был уверен, что нам предоставят возможность встретиться. По крайней мере, встретиться сразу.
– Эти олухи не понимают, что каждого из нас по отдельности они еще смогут удержать. А двое для них – слишком много.
– Это точно... – Внешне Виталий сделал рукой просто жест, якобы подтверждающий мои слова и собственную категоричную решимость постоять за свою свободу.
И только я один понял, что он предупредил меня – комната, вероятно, прослушивается и находится, возможно, даже под видеонаблюдением. Я ответил согласным жестом, который для посторонних мог означать только мою ярость и желание влепить с хрястом кому-то между глаз. Хотя о возможности
