И тут же генерал добавил громко, чтобы профессор не задумался над затянувшейся паузой:
– Зря вы, Ангел, устраиваете здесь эти игры. Я рекомендую вам внять доводам рассудка и подчиниться. Вы же когда-то проходили «курс молодого бойца». Сейчас вы проходите такой же курс.
2
Полковник Мочилов спустился в подвал.
Никто со стороны, наблюдая за зданием, не предположит, что здесь под землей такие капитальные сооружения. Знаменитому бункеру Гитлера не уступят. А наверху только ветхое, ничем не примечательное строение. И никакие диггеры не знают системы литых бетонных коммуникаций, связывающих подземные помещения с двумя ближайшими станциями метро. Да что диггеры, об этих подземных ходах даже в ФСБ не знают, как не знали и в КГБ. А построено все в глубокой тайне еще в советские времена, когда КГБ старался все, что возможно, взять под контроль.
Впрочем, сам Мочилов никогда не пользовался подземными ходами и не видел в них оперативной необходимости. Он считал, что любая операция должна проходить так, чтобы не возникло подозрений относительно авторов и исполнителей. Пусть знают, что работали жестко и профессионально. Но попробуйте доказать, кто приложил руку? Доказательств нет – нет разговора. Наличие мотива мало кого может убедить в подозрениях. Только так. Тогда никакие коммуникации принципиально понадобиться не могут.
На случай, если, например, пожалуют в строительную фирму, скажем, пожарники, которые заняты каким-то дачным строительством и остро нуждаются в стройматериалах, двери в подземные помещения капитально замаскированы, и их трудно найти, не зная об их существовании.
Полковник нажал кнопку под подоконником. Открылась тесная дверь в неудобной узкой стене. Но неудобство длится только первые полтора метра лестницы, когда приходится идти, слегка повернув вперед плечо, чтобы не тереться о кирпичную кладку. Дальше – под землей, стены уже бетонные и проход более широкий.
На лестнице горела стандартная лампочка под стеклянным колпаком. Все, как положено по технике безопасности в подвальных помещениях. И даже электропроводка уложена в металлические трубы, защищающие от механических повреждений. Хотя откуда и какие механические повреждения могут быть здесь?.. Но строили военные при полном соблюдением норм и правил, что со строителями вообще редко случается. В любом строительстве при какой-то неполадке отговорка бывает стандартная: «Гвоздь вобьем, картину повесим!»
Сразу за лестницей уже широкий коридор, стены которого выложены, как в стерильной больнице, белым, отражающим свет и потому слепящим глаза кафелем.
Полковник уже прошел одну из дверей, когда она открылась и оттуда выглянул человек в белом халате. Серьезный и сосредоточенный.
– Товарищ полковник, посмотрите... Все готово.
Мочилов молча зашел в кабинет. После слепящей белизны коридора полумрак комнаты, где на письменном столе горела только настольная лампа с направленным светом, показался сущим мраком с единственным светлым и резким пятном. Пришлось остановиться сразу за порогом и несколько секунд подождать, пока глаза привыкнут к новому освещению.
– На столе, – жестом показал человек, а сам сдвинулся куда-то в темноту и щелкнул каким-то тумблером, включившим шумящий шмелем вентилятор. В комнате было не просто жарко, здесь еще добавилась повышенная влажность, поэтому просто трудно дышалось.
Мочилов подошел к столу.
– Паспорт старого образца. Человек затаскал его в кармане, затер. Так выглядит естественнее и вызывает меньше подозрений. Обычно считают, что документы готовятся, чтобы не к чему было придраться. А когда придраться есть к чему, на эти документы смотрят сквозь пальцы. При подделке, в самом деле, обычно не подкопаешься. Только осторожно, товарищ полковник, фотография еще не полностью просохла. И еще одну из страниц я чуть-чуть подпачкал старым вареньем. Там, где штамп о разводе. В обычных поддельных документах такого не допускают. Это только от небрежности может быть, от неаккуратности обладателя документа.
Полковник внимательно рассмотрел паспорт, перелистал.
– Для паспорта ты его фотографировал?
– Я.
– На руки внимание обратил?
– Так точно. Татуировка с именем «Галя», на пальцах три первые цифры года рождения и знак вопроса. Прошу обратить внимание, что первая татуировка поставлена не в том месте, где обычно ставится. Я встречался с такими случаями. В первый раз, когда человеку «выкалывали» имя в детстве друзья, не соблюдающие законов татуирования по незнанию. Во втором такая татуировка была у иностранца.
– Молодец. Имя в паспорте как-то использовал?
– Обязательно, товарищ полковник. Штампы о браке и о разводе. Бывшую жену звали Галя.
Сам Мочилов на татуировки обратил внимание еще во дворе. Но рассмотреть их времени не имел. Но офицера отдела, готовившего документы для будущего попавшего в аварию или пострадавшего от острой сердечной недостаточности, проверил.
– Что еще? – Удостоверение служащего воинской части в Таджикистане. Часть нашего ведомства. Там предупреждены шифротелеграммой, ждут сообщения из МВД. После сообщения позвонят нам, чтобы мы самостоятельно изобразили команду, приехавшую за телом. Для команды я документы еще не подготовил. Только бланки.
– Хорошо. Действуй... – похвалил полковник.
Впрочем, он не сомневался, что все документы будут в порядке. С этим в службах разведцентра никогда не было проколов. После допроса водитель потеряет свое настоящее имя, но обретет, согласно документам, новое. Его подберет на улице машина «Скорой помощи» и доставит в морг. Таким образом, человек с документами не войдет в число неопознанных трупов, которые, несомненно, могут искать. И потому никто не обнаружит у него в крови остаточные явления от действия «развязывателя языков» – скополамина.
Полковник плотно прикрыл за собой дверь, словно отгораживаясь от влажной духоты и легкого запаха каких-то клеев или химикатов. И направился по коридору дальше. Он открыл дверь в дальнюю комнату по правой стороне своим ключом. Зажег свет – выключатель большой, даже на ощупь тяжелый, с высокой степенью защиты от влаги, какие обычно и ставят в подвалах и бомбоубежищах, был на стене сразу за косяком на уровне плеча. Это в современных квартирах выключатели прилаживают на уровень опущенной ладони, для удобства лентяев. Здесь думали не об удобствах, а о традициях и проектах. Комната оказалась совсем пустой, если не считать двух сломанных письменных столов со сбитыми инвентарными номерами. Но прямо за этими столами, сваленными на бок в метре около стены, из бетона торчит обыкновенная электрическая розетка. Только Мочилов ничего не собирался включать в розетку. Он повернул ее самую на сорок пять градусов, и с тяжелым скрипом сдвинулся кусок стены, закрывающий проход. Полковник торопливо шагнул за рельсовый порог, и дверь тут же с таким же скрипом встала на место.
Новое помещение представляло собой совсем тесную, почти темную комнату с невысоким затемненным же окном, расположенным на уровне головы сидящего за столом человека. Окно выходило в следующую комнату, из которой оно выглядело обыкновенным старым и мутным зеркалом, пристроенным в центре стены.
– Добрый день, – сказал Мочилов.
– День добрый, – ответил, не вставая, человек в белом халате, восседающий за столом. – Присаживайтесь. Будем начинать?
Мочилов пододвинул себе стул и сел на него верхом. В присутствии этого почти не военного человека, хотя и носящего офицерские погоны, он мог себе позволить такое поведение, вызванное желанием расслабиться от мучающих жары и духоты.
– Давайте начинать. Не будем терять времени. – Вообще-то, если вы не торопитесь, я посоветовал бы еще минут двадцать подождать. Это маленький психологический трюк. Надо довести человека до кондиции. Чем дольше он там сидит в безвестности о своей последующей судьбе, тем больше волнуется. Пусть его еще слегка придавит страх, тогда будет легче разговаривать.
Полковник глянул на часы. Не для того, чтобы проверить оставшееся время, а просто по инерции, раз уж о времени зашел разговор.
– Надо было сразу предупредить. Я бы тогда на улице посидел. Там прохладнее...
– Так что, подождем?
– Подождем, профессор.
Если даже ему, полковнику со стажем военных действий в экваториальных странах, жарковато и душновато в этих подземельях, где давно пора поменять всю почти неработающую вентиляцию, то каково же человеку там, за затемненным окном? Он и от жары страдает, и от неизвестности, может быть, даже от страха. Любой на его месте должен испугаться. Пришел в себя в «Скорой помощи». Там опять потерял сознание. Потом его под руки привели сюда. Уже не женщины, а крепкие мужчины усадили силой в это кресло, чем-то напоминающее электрический стул, пристегнули ремнями руки к подлокотникам, ноги к ножкам и оставили в комнате одного...
Оставили на съедение крысам?
Или на съедение людям?
Куда он вообще попал?
Такие мысли не вызывают ощущение комфорта.
3
Ангел услышал и разобрал произнесенную шепотом фразу генерала, но не подал вида. И Геннадий Рудольфович понял это только по его поведению, по тому, что капитан не поднял резко плечо, как поднимал перед Андреем, чтобы загородить заложника от взгляда. Глаза же спецназовца как оставались слегка насмешливыми, почти не мигающими и словно бы жестко упертыми в глаза собеседника, будто сцепленными с ними, так и остались такими же. И ничего не выразили: ни восторга от неожиданного появления союзника, ни удовлетворения. Со стороны никакой наблюдатель не подумал бы, что сейчас произошла встреча людей, которым вместе работать над одной задачей, союзников. Причем для одного из них встреча очень неожиданная. Более того, понял Легкоступов, если его фамилия Ангелову известна и известно, что это именно он планировал, организовывал и проводил всю работу по недавнему преследованию капитана, а это вполне вероятно, то Ангел должен видеть в генерале скорее врага, чем союзника, и испытать сложные и противоречивые чувства. Но Ангел продемонстрировал спецназовскую выучку и выдержку. Выдержку, которой даже генерал позавидовал. Единственно, когда Геннадий Рудольфович стал заглядывать в комнату, Ангел даже слегка посторонился. И Легкоступов увидел заложника. Но вот у него у самого лицо, очевидно, выразило какие-то чувства, когда он встретился глазами с профессором, потому что капитан тут же плечо выдвинул вперед, показав в дополнение к выдержке завидную реакцию и сообразительность.
