Квантовый вор

воровских приемчиков, но больше не выйдет.

— Извини, это рефлекс. Что-то вроде проверки сил, — отвечаю я, потирая разбитое лицо. — Сколько времени необходимо этому телу, чтобы восстановиться?

— Столько, сколько я захочу. — Она откидывается назад. — Так что же это такое — воровство?

— Это… — Это инстинкт, хочется мне сказать. Это сродни влечению плоти. Это больше, чем я. Это искусство. Но она все равно не поймет, и я повторяю старую шутку. — Это что-то вроде заботы о чужой собственности. Я превращаю ее в свою, чтобы собственноручно о ней позаботиться.

Миели не ничего не отвечает и молча смотрит на проносящиеся мимо пейзажи.

Наш отель располагается в массивном здании вблизи причала планеров, куда мы попали сразу по прибытии в город. Мы занимаем несколько больших, стоящих немало Времени комнат почти под самой крышей. Они обставлены не слишком роскошно, на мой вкус, — строгие линии и стеклянные поверхности ксантийских дизайнеров — но здесь, по крайней мере, имеется фабрикатор, и я могу сменить одежду.

Однако Миели не дает мне такой возможности.

— Садись. — Она указывает на небольшой столик и кресло перед балконом и кладет передо мной Часы. — Рассказывай. Что, черт побери, произошло на агоре?

Она сжимает и разжимает пальцы. Я сглатываю.

— Ладно. Я видел себя.

Она приподнимает брови.

— Это не было очередным воспоминанием, не так, как на корабле. Возможно, это сконструировано при помощи гевулота, и остальные тоже могли видеть происходящее. Мой двойник привел меня в парк. Так что мы кое-чего достигли.

— Может быть. А тебе не приходило в голову посвятить в это меня? Имеется какая-то причина, по которой я должна позволить тебе ускользнуть из вида? Или мне пора рекомендовать своему нанимателю сбросить шелковые перчатки и перейти к более… настойчивому воздействию на твой мозг?

— Это случилось… неожиданно. — Я перевожу взгляд на Часы. Свет играет на их поверхности, и я замечаю какую-то гравировку. — Мне казалось, что это слишком… личное дело.

Она обхватывает мою голову невероятно сильными пальцами и поворачивает к себе. Сердитые зеленые глаза смотрят на меня не моргая.

— Пока мы вместе над этим работаем, никаких личных дел быть не может, понятно? Если потребуется, ты расскажешь мне обо всех своих детских воспоминаниях, обо всех подростковых фантазиях, обо всех юношеских разочарованиях. Тебе ясно?

— Интересно, — медленно и осторожно начинаю я, — может ли что-то повлиять на твой профессионализм? И я хотел бы отметить, что это не я напортачил во время побега из Тюрьмы. Я как раз таки спас нас.

Миели отпускает мою голову и некоторое время просто глядит в окно. Я встаю и получаю из фабрикатора порцию коньяка времен Королевства, но ей не предлагаю. Затем снова осматриваю Часы. В сетке семь на семь клеток расположены знаки Зодиака, Марс, Венера и другие символы, которые мне неизвестны. А снизу надпись: Полю от Раймонды с любовью. И опять это слово — Тибермениль, выгравированное медью.

Я обращаюсь к «Перхонен»: Не могла бы ты взглянуть на это? Ты ведь не станешь бить меня?

Мне незачем тебя бить, отвечает корабль, у меня есть лазеры. Посмотрим, что я сумею выяснить.

В ее тоне сквозит непривычная напряженность, но меня это не удивляет. Я пытаюсь убедить себя, что мое лицо пылает исключительно из-за коньяка.

— Хорошо, — произносит Миели. — Давай поговорим об вещице, которую ты украл.

— Нашел.

— Как тебе угодно. — Она берет Часы. — Расскажи мне о них. Мои данные об Ублиетте безнадежно устарели.

У нее абсолютно равнодушный голос. Несмотря на опасность, я испытываю смутное желание взломать этот ледяной покров, чтобы увидеть его толщину.

— Это Часы. Прибор, в котором в виде квантового счета хранится Время — исключающий возможность подделок и копирования квантовый счет оставшейся жизни граждан Ублиетта в базовом человеческом теле. И еще Часы обеспечивают личный канал связи с экзопамятью. Прибор сугубо индивидуальный.

— И ты считаешь, что эти Часы принадлежали тебе? В них то, что мы ищем?

— Возможно. Но мы кое-что упустили. Сами по себе Часы не представляют никакой ценности, если в голове нет особого ключа — гевулота.

Миели постукивает по Часам кончиком пальца.

— Понятно.

— Вот как это работает. В экзопамяти хранится информация — вся информация, имеющаяся в Ублиетте: условия жизни, ощущения, мысли, абсолютно все. Гевулот в реальном времени обеспечивает доступ определенной личности к определенным разделам. Это не просто пара персонального и общедоступного ключей, это сложная иерархия, древовидный дешифратор, где каждая ветвь может быть открыта только при наличии корневого узла. При встрече с кем-либо ты заключаешь соглашение о том, какими данными обмениваться, что рассказать о себе и что оставить в памяти.

— Звучит довольно запутанно.

— Так и есть. У марсиан для этого существует специальный орган. — Я стучу себя по голове. — Чувство личного. Они безошибочно определяют, что можно открыть другим, что относится к частной сфере, а что — нет. Еще они обмениваются так называемыми разделенными воспоминаниями — предоставляют другим доступ к определенному фрагменту памяти путем передачи соответствующего ключа. Мы получили детскую версию гевулота. Гостям предоставляют частицу экзопамяти и вполне конкретный интерфейс к ней. Но всех тонкостей оценить нам не дано.

— А почему они так поступают?

Я пожимаю плечами.

— Главным образом это обусловлено историческими причинами, хотя о том, что произошло здесь после Коллапса, известно не слишком много. Самая распространенная версия гласит, что некто в ходе реализации частного проекта по терраформированию привез сюда миллиард гоголов и провозгласил себя Королем. Но гоголы взбунтовались. Так или иначе, во многом благодаря действующей системе гевулотов Соборность до сих пор не сумела поглотить это место. Расшифровывать все коды — слишком сложное занятие.

Эй вы, двое, вмешивается «Перхонен». Извините за задержку, но я не хотела вас прерывать. Символы относятся к области астрологии. Точно такая же последовательность присутствует только в Театре Памяти Джулио Камилла. Это оккультная система эпохи Возрождения. Тибермениль — замок во Франции. Вот детали.

«Перхонен» пересылает по нашему нейтринному каналу спайм. Миели просматривает его и оставляет висеть в воздухе между нами.

— Прекрасно, — говорит она. — И что же все это означает?

— Понятия не имею, — хмуро отвечаю я. — Но, полагаю, все, что нам необходимо, заключено в моей прежней экзопамяти. Осталось только придумать, как до нее добраться. Кажется, мне снова надо стать Полем Сернином, кем бы он ни был.

Я наливаю себе еще коньяку.

— И где же, по-твоему, осталось твое прежнее тело? Или он — ты — уезжая, взял его с собой? И какой смысл в этих значках?

— Может, и взял. А что касается символов, не знаю, но у меня всегда была склонность к театральным эффектам. Правда, сейчас, когда я смотрю на эти знаки, мне ничего не приходит в голову.

Мое прежнее «я» действует мне на нервы. Зачем, черт побери, все так усложнять? Но ответ очевиден: чтобы тайна оставалась тайной. А хранить секреты среди секретов —