разрабатывать совместно, вдвоем.
Я придвинул себе стул, присел, ногу на ногу забросил, а сверху пристроил свой тяжелый гипс. Наверное, мой внешний вид смутил и самого дознавателя старшего лейтенанта Лешу Трушко, и двух людей немолодого возраста, сидящих в его кабинете. Голова одного, перебинтованная, хорошо, наверное, смотрелась бы рядом с моим подбитым глазом и свежим гипсом. Но я садиться рядом не захотел, предпочитая место напротив.
– Вот, товарищ капитан, третий раз перебираем в подробностях, что и как там было. Оказывается, бандиты к нашему герою гражданину Ласточкину даже в гараж вежливо постучали, потому что у него дверь была закрыта. И он открыл сразу, не спрашивая. А когда получил по калгану и «отрубился», они ему под голову фуфаечку положили, чтобы отдыхал со всеми удобствами. Цирк, честное слово... Команда клоунов, иначе не скажешь. И били почти вежливо. Только рассечение кожи...
– Часто, наверное, к гражданину Ласточкину гости приходили? – сказал я, оглядывая довольно щуплого мужчину с носом, украшенным многочисленными синими прожилками. – Потому и открыл в такую рань.
– Да, бывает. – Мужчина не смутился. Он очень старался показать, что вины за собой не чувствует. – Я всем с ремонтом помогаю. Говорят, ни в одном сервисе двигатель так не «доведут», как я. Обращаются чуть не каждый день.
– Днем и ночью? – уточнил я жестко. Наверное, при моем внешнем виде это выглядело даже чуть-чуть угрожающе.
Глаза пострадавшего коротко стрельнули в сторону окна. Что-то здесь не так, за какую-то струну я задел. И сразу заметил, как старший лейтенант Трушко вроде бы невзначай передвинул в мою сторону бумажку. Я взял ее, посмотрел... Осмотр гаража еще не проводился – просто послать бригаду на место происшествия было некогда, поскольку сам пострадавший еще в управлении находился, а без него гараж никто не откроет. Но опрос уже провели, и кого-то из соседей, помимо сидящего сейчас рядом с пострадавшим, допросили. Как и соседей по дому, где потерпевший проживал. Гражданин Ласточкин торговал дома самогонкой, которую гнал, как говорили, в гараже. Вероятно, и по ночам тоже. И гнал, и торговал, поскольку употреблял собственное пойло регулярно, и не всегда домой уходил. Стоит удивляться, как алкоголик может быть хорошим автомехаником. Но насчет этого пока есть показания только самого потерпевшего.
Ласточкин на мое прямое уточнение ответил вдумчиво, с мычанием между предложениями:
– Ну, знаете, как сейчас бывает... М-м-м... Особенно если иномарку подгонят, люди ежели с деньгами... М-м-м... Им всегда срочно надо... Я и делаю... М-м- м... На старость-то и спать дома не хочется... Что ж не поработать... М-м-м... Могу, если понадобится, и вам что сделать...
– Ночуешь, значит, там... Или с утра пораньше приходишь?
– Бывает, что и ночую, – признался Ласточкин. – Не зима ведь... Можно и переночевать... Дома с женой нелады... М-м-м... И остаюсь в гараже...
– А ты тоже иногда с ним остаешься? – спросил я второго, скучно посматривающего то на дознавателя, то на меня, то на окно.
– Не «тыкай» мне, капитан... Чином не вышел... Я – полковник... Хотя и в отставке...
Полковников нам только и не хватало для полного счастья.
– Не из ГРУ случайно?
Я не понял еще ничего толком, но, кажется, почувствовал, что, возможно, «жареным запахло» – словно в воздухе что-то после моего вопроса повисло. И, должно быть, мой голос или блеск единственного открытого глаза меня выдали. Но я заметил, что в полковнике произошла какая-то перемена. Значит, я задел его за живое.
– Нет, из ФСБ... Вернее, из КГБ... Я ушел в отставку, когда контора еще так называлась.
– Хрен редьки не слаще, товарищ полковник. Ваш гараж соседний с гаражом гражданина Ласточкина? – я лихорадочно шевелил мозгами, пытаясь найти связь между разрозненными фактами присутствия в деле спецслужб.
– Через два гаража.
– Что утром произошло?
– Я пришел за машиной, услышал стук в ворота потерпевшего. Мне как раз мимо идти к своему гаражу... Изнутри стучали... Из гаража Ласточкина... Естественно, я подошел.
– Дальше...
– Он сообщил мне адрес. Я съездил к нему домой, взял запасные ключи, поскольку основные от гаража преступники унесли с собой, освободил и отвез в больницу, поскольку у Ласточкина было сильное рассечение кожи на голове.
Чтобы успеть собраться с мыслями, я взял со стола старшего лейтенанта первый лист протокола допроса. Прочитал: «Ивлев Юрий Борисович, пенсионер»...
Голова болела и мешала сосредоточиться. А собраться с мыслями мне следовало... У полковника голос был очень гибким и скользким. Вроде бы спокойно, уравновешенно говорит, и в то же время чувствуется, что в любой момент интонация может измениться и стать жесткой и властной, но не командной, а жестоко-коварной. У меня создалось неприятное ощущение, что он со мной играет, изучает и готовит какую-то ловушку. Этот голос даже слегка пугал. Не страх нагонял, но нес неведомую и непонятную угрозу. И я предпочел временно оставить Ивлева в покое. Пока не сумею разобраться, что к чему в этом запутанном деле.
– Свою машину сможете получить завтра, – сказал я Ласточкину, заодно переходя в разговоре на «вы» и с ним, хотя он, кажется, и не полковник. – Сегодня с ней работают эксперты. До завтра, думаю, закончат.
– Не разберут хоть? – с надеждой и верой в честность ментовского племени спросил он.
– Отремонтируете. Вы же спец. Согласуйте с дознавателем время, когда поедете в гараж со следственной бригадой для осмотра места происшествия и составления протокола.
– А зачем?
– Это необходимо, – сказал старший лейтенант Трушко. – Как мы закончим, сразу с бригадой и поедете...
– Может, сначала я туда, потом они, как освободятся...
– Они уже свободны, ждут.
Ласточкину, естественно, не хотелось показывать свой самогоноваренный завод.
Я встал и, не попрощавшись, пошел к двери. Но на пороге остановился и обернулся.
– А ключи от машины вы держали в замке зажигания? – спросил потерпевшего.
Ласточкин плечами пожал и ответил неуверенно:
– Не-ет... Они у меня в кармане были. Куртка в шкафу висела. Я ее надел, когда Юрий Борисович меня в больницу повез.
– Шкаф у вас с дверцами?
– Да... Дверцы закрыты были... Плотно... Чтобы чистая одежда запахом не пропитывалась... Бензином... Одежды запахи впитывают.
Я бросил короткий взгляд в сторону отставного полковника. Юрий Борисович смотрел на меня с неприкрытой неприязнью...
Выйдя из кабинета, я сам удивился... Что меня толкнуло задать этот вопрос так вовремя? Он как-то сам собой из меня вырвался, интуиция сработала точно так же, как когда-то на посту возле армейских складов заставила меня спрятаться. И я сразу понял, что «попал в точку». Я еще раньше подозревал, что бандиты не просто так пришли в этот гараж. Они знали, куда и зачем идут. Следовательно, кто-то их навел. Может быть, как раз тот человек, что пришел потом, когда дело было сделано, чтобы освободить Ласточкина и с ним в милицию приехать, чтобы быть в курсе всех ментовских дел.
Значит, появилась еще одна версия. Вернее, еще одно направление поиска, полностью соответствующее первоначальной догадке. И сразу просматривается часть основной цепочки произошедшего. Во главе версии по-прежнему стоял Вершинин. Именно на нем все завязано, хотя сам он и не является главным фигурантом дела. Главный в этом случае – тот, кто стрелял. Те, что стреляли... Но никто не будет палить просто так, в свое удовольствие. Им отдали приказ... Тем не менее как преступников мы вправе рассматривать только исполнителей. А кто приказ отдал? Вершинин? Или тот, кто и им руководит? Это пока было не самым основным. Главное, что я сразу правильно среагировал, – Вершинин в этом деле не последнее лицо. Сами по себе фигуры погибших парней ничего собой не представляют. Нет причин, чтобы вот так вот, внаглую, расстреливали бы Владимира Польди. Он слишком ничтожная, хотя грязноватая фигура. Его бы просто могли зарезать где-нибудь в темном подъезде, и все на этом кончилось бы. Но тратить на него автоматные очереди, да еще прилюдно, средь бела дня – это слишком много для такой незначительной фигуры.
Конечно, присутствие в деле спецслужб осложняет расследование и, может быть, даже делает его чрезвычайно опасным. Если бы еще только ГРУ, но теперь и ФСБ, то есть КГБ, светится. ГРУ так и не прислало нам ответ на повторный запрос относительно Вершинина. Что-то тянут. Одно несомненно – они знают, что это за фигура. Знают и в ФСБ, где, как мне показалось, предпочитают в данной ситуации работать чужими руками, и именно потому дали нам рекомендации обратиться в ГРУ. И другие вопросы возникают... Почему, например, один человек волнует и тех, и других, хотя ГРУ и ФСБ, как я слышал, частенько живут как кошка с собакой... Или как абвер с гестапо... Кому какое сравнение больше нравится... Они конкуренты, и если не действуют сообща, то стараются не посвящать один другого в свои планы. Или они действуют сообща? Здесь – едва ли. Иначе ФСБ не отправляла бы нас в ГРУ...
Но что же тогда за фигура такая – Роман Павлович Вершинин? Он слишком молод для того, чтобы стать самостоятельно значимым явлением. Вполне возможно, что он вообще проходной персонаж, никакой особой нагрузки не несущий... Но что-то на нем завязано такое, что имеет большое значение для всех...
Нет... Конечно, нет... Из-за проходной фигуры, мелькающей где-то в глубине сцены, не подняли бы такую стрельбу. Здесь что-то кардинально решали и настойчиво сообщали противоположной стороне... А разгребать все это дело нам... И будем разбираться, пусть против нас выступают ГРУ и ФСБ, вместе взятые, и недобитые остатки КГБ тоже... Пора спецслужбам понять, что не они обязаны хозяйничать на улицах, а люди должны чувствовать себя в городе в безопасности.
Меня стала донимать сильная головная боль. После сотрясения мозга это естественное явление. А тут еще дело такое закрутилось, что нервы надо иметь железные, чтобы не сорваться. Это все тоже на голове сказывается. И боль усилилась. Следовало бы, конечно, себя поберечь, чтобы дураком не стать. Помню своего одноклассника Колю. Он однажды на уроке физкультуры стукнулся головой о брусья. И не сильно стукнулся, вскользь... Сотрясение мозга, однако, получил. Отлежался дома дней десять... Но после этого стоило на самом серьезном уроке показать ему палец, как Коля начинал хохотать во весь голос... Стать таким было бы совсем некстати.
Я вернулся в свой кабинет, временно оккупированный Суглобовым. Костя только что трубку положил и передвинул в сторону листок, на котором что-то записывал.
– Голова болит? – спросил я, видя его красные глаза.
