строчили что-то в пружинных блокнотах.
– Привет, я Джордан. Приятно познакомиться.
Один из них – высокий блондин лет сорока – не представившись, спросил:
– Чего от тебя хотел Даг Тэлбот?
Другой, очень красивый парень, тоже вмешался:
– А ты откуда вообще знаешь Дага Тэлбота?
Я улыбнулся им обоим и ответил:
– Ага, я тоже очень рад познакомиться, ребят.
А потом прошел мимо них, не говоря больше ни слова, зашел в спальню и закрыл дверь. Внутри было три кровати, одна из них не заправлена. Я бросил свой чемодан рядом с кроватью и сел на матрас. У противоположной стены стоял простенький телевизор на дешевой деревянной подставке. Я включил телек и нашел новостной канал.
Уже через минуту оба соседа явились по мою душу.
Блондин сказал:
– Смотреть телевизор днем нам не рекомендуют.
– Он подпитывает болезнь, – добавил красивый. – Это считается неразумным.
«Рекомендуют»? «Неразумным»?
– Ценю вашу заботу о моем здоровье, – отрезал я, – но я не смотрел телевизор почти неделю, поэтому – если вы не против, конечно, – почему бы вам не оставить меня в покое и не заняться своими собственными чертовыми проблемами? Если уж мне приспичило вести себя неразумно, я буду делать это так, как считаю нужным.
– Что ты за врач такой вообще? – спросил блондин с осуждением.
– Я не врач! А что это у вас там за телефон стоит? – Я указал на бежевый телефонный аппарат на деревянном столике, прямо под небольшим прямоугольным окном, отчаянно нуждавшемся в том, чтобы его помыли. – Им можно пользоваться, или это тоже считается неразумным?
– Нет, пользоваться можно, – сказал красивый, – но он только для звонков за счет абонента.
Я кивнул.
– А ты сам что за врач?
– Я был офтальмологом, но потерял лицензию.
– А ты? – спросил я блондина, который в детстве явно был членом гитлерюгенда. – Ты тоже потерял?
Тот кивнул.
– Я стоматолог и лишился лицензии заслуженно, – говорил он совершенно как автомат. – Я страдал от страшной болезни, и мне нужно было лечиться. Благодаря персоналу «Тэлбот Марш» мое выздоровление идет очень успешно. Как только мне будет сообщено, что я полностью излечился, я попытаюсь вернуть себе лицензию.
Я покачал головой, словно его слова бросали возмутительный вызов логике, а потом поднял трубку и начал набирать Олд-Бруквилл.
Стоматолог заметил:
– Разговоры дольше пяти минут не рекомендуются. Это вредно с точки зрения реабилитации.
Офтальмолог добавил:
– На тебя будет наложен штраф.
– Да неужели? И как, черт их дери, они узнают?
Оба они переглянулись, затем подняли брови и невинно пожали плечами.
Я изобразил на лице улыбку.
– Что ж, прошу меня извинить, но мне нужно сделать пару звонков. Освобожусь примерно через час.
Блондин кивнул и бросил взгляд на часы. Потом они оба вернулись в столовую и снова принялись усиленно выздоравливать.
Через пару секунд Гвинн подняла трубку. Мы тепло поздоровались, и она прошептала:
– Я отправила вам тыщу баксов в носках. Получили уже?
– Пока нет. Наверное, завтра получу. Но это не так важно, Гвинн, я другое хочу сказать – я больше не буду мучить тебя вопросами о Надин. Я знаю, что она дома и что она не хочет со мной говорить. Ничего страшного Ты даже не говори ей, что я звонил. Просто сама бери трубку и зови детей к телефону. Я буду звонить по утрам, около восьми, хорошо?
– Ладненько, – сказала Гвинн. – Надеюсь, вы с миссис Белфорт помиритесь. В доме теперь уж очень тихо сделалось. И очень как-то грустно.
– Я тоже на это надеюсь, Гвинн. Очень надеюсь.
Мы поговорили еще несколько минут, а потом распрощались.
Вечером того же дня, чуть раньше девяти, я впервые получил свою персональную дозу безумия местного розлива. В гостиной устроили собрание для всех обитателей коттеджей, на котором нам предстояло поделиться всем негодованием, которое накопилось в нас за день. Это называлось «встречей десятого шага», потому что как-то соотносилось с десятым шагом по системе «Анонимных алкоголиков». Но, взяв в руки книгу и прочитав, что такое десятый шаг – он заключался в постоянном самоанализе и признании собственных ошибок, – я так и не понял, каким образом эта встреча могла к нему относиться.
Так или иначе, мы уселись в круг. Всего нас оказалось восемь. Первый пациент, лысый мужик лет сорока, судя по виду – тряпка, сказал:
– Меня зовут Стив, и я алкоголик, наркоман и сексоголик. Держусь уже сорок два дня.
Остальные шестеро сказали: «Привет, Стив!», причем так правдоподобно изобразили заинтересованность, что если бы я уже не разбирался немного в здешних обычаях, то мог бы поклясться, что они видят Стива впервые.
– Меня сегодня расстроил только один из нас. Это Джордан!
Я моментально проснулся!
– Я? – воскликнул я в изумлении. – Да мы же с тобой двух слов не сказали, дружище. Что я тебе такого сделал?
Мой знакомый Автоматический Стоматолог бесстрастно произнес:
– Защищаться не разрешается, Джордан. Смысл собрания заключается не в этом.
– Извините, пожалуйста, – как можно более язвительно сказал я. – А в чем же тогда смысл этого долбаного собрания? Потому что я, хоть режьте меня, никак не могу этого понять.
Все семеро в унисон покачали головами, будто я был совершенным идиотом.
– Смысл собрания, – объяснил Автоматический Нацист-Стоматолог, – заключается в том, что скрываемые обиды могут помешать выздоровлению. Поэтому мы каждый вечер собираемся и озвучиваем все, что нас расстроило за день.
Я оглядел остальных: все до единого опустили уголки губ и глубокомысленно кивали.
Я с отвращением тряхнул головой.
– Ну что ж, могу я по крайней мере услышать, почему старый добрый Стив на меня обижается?
Все опять закивали, и Стив сказал:
– Мне досадно, что ты дружишь с Дагом Тэлботом. Все мы пробыли здесь многие месяцы, а некоторые уже почти год – но ни один из нас даже не разговаривал с ним ни разу. А тебя он привез сюда на собственном «мерседесе».
Я рассмеялся Стиву прямо в лицо.
– И поэтому ты на меня обиделся? Потому что он подвез меня в своем гребаном «мерседесе»?
Стив кивнул и с безнадежным видом понурил голову. Через несколько секунд заговорил следующий пациент; он представился точно таким же дебильным образом, а потом добавил:
– Мне обидно, Джордан, что ты прилетел сюда на частном самолете. У меня денег иногда даже на еду не хватает, а тут собственный самолет…
Я оглядел комнату: все сочувственно кивали в знак согласия.
