Часть моей работы – садоводство, поэтому я опрыскиваю все ядом в два раза сильнее, чем рекомендуется для сорняков и настоящих растений. Затем я выпрямляю посадки искусственных шалфея и алтея розового. В этом сезоне я сам выгляжу как фальшивый сад. В прошлом году я устраивал искусственные Французские партеры. Перед этим был японский сад, весь из пластиковых растений. Моя работа состоит в том, чтобы выдергивать все цветы. Сортировать их и втыкать обратно в землю по новой схеме. Обслуживание – легкая работенка. Блеклые цветы исправляются при помощи баллончиков с красной или желтой краской.
Покрытие из мебельного лака или лака для волос защищает цветы от изнашивания по краям.
Поддельные тысячелистники и пластиковые настурции нуждаются в поливке из шланга, чтобы смыть грязь. Пластиковым розам, нанизанным на отравленные мертвые скелеты настоящих розовых кустов, нужно немного запаха.
Какие то синие птицы разгуливают по лужайке с таким видом, будто они ищут потерянные контактные линзы.
Чтобы опрыскать розы, я выливаю яд из распылителя и заливаю туда литр воды и половину пузырька Вечности от Калвина Кляйна. Я опрыскиваю поддельные маргаритки Шаста раствором ванили, взятой на кухне. Искусственные астры получают Белые Плечи. Для большинства других растений я использую цветочный освежитель воздуха. Искусственный лимонный тимьян я опрыскиваю мебельным лаком Лимонный Аромат.
Часть моей стратегии ухаживания за Фертилити Холлис состоит в том, чтобы выглядеть как можно более уродливым, и для начала я должен испачкаться. Выглядеть неограненным. Сложно испачкаться, занимаясь садоводством и ни разу не прикасаясь к земле, но моя одежда пахнет ядом, а нос слегка обгорел на солнце. Вместе с проволочным каркасом пластиковой каллы, я зачерпываю горсть мертвой почвы и втираю себе в волосы. Загоняю грязь под ногти.
Не дай Бог я попытаюсь лучше выглядеть ради Фертилити. Худшая стратегия, которую я мог выбрать, это самосовершенствование. Было бы большой ошибкой принарядиться, приложить все усилия, причесаться, может даже позаимствовать какую нибудь шикарную одежду у человека, на которого я работаю, что нибудь из 100 процентного хлопка и пастельных тонов, почистить зубы, побрызгаться тем, что они называют дезодорантом и пойти в Колумбийский Мемориальный Мавзолей во второй раз, все еще выглядя уродливо, но пытаясь показать, что я действительно старался выглядеть лучше.
Поэтому вот он я. Лучше не будет. Бери или уходи.
Как будто мне плевать, что она подумает.
Выглядеть хорошо не входит в большой план. Я хочу выглядеть неиспользованным потенциалом. Я стремлюсь достичь естественности. Реалистичности. После всего этого я буду выглядеть как сырье. Не отчаянным и убогим, а зрелым и с хорошим потенциалом. Не жаждущим. Правда, я хочу выглядеть так, будто работа надо мной стоит усилий. Вымытым, но не приглаженным. Чистым, но не отполированным. Уверенным, но скромным.
Я хочу выглядеть правдоподобно. Правда никогда не блестит и не сияет.
Это пассивная агрессия в чистом виде.
Идея в том, чтобы заставить мое уродство работать на меня. Установить низкую планку, для контраста с тем, что будет потом. До и После. Лягушка и принц.
Среда, два часа дня. Согласно ежедневнику, я вращаю Восточный ковер в розовой гостинной, чтобы на нем не было следов износа. Всю мебель надо перетащить в другую комнату, в том числе и пианино. Свернуть ковер. Свернуть подкладку под ковром. Вакуумная чистка. Вымыть пол. Ковер четыре на пять метров. Затем взять подкладку и развернуть ее. Взять и развернуть ковер. Затащить мебель назад.
Согласно ежедневнику, это не должно у меня занять более получаса.
Вместо этого, я просто приглаживаю пути передвижения по ковру и развязываю узел на бахроме, который завязали люди, на которых я работаю. Я завязываю узел на противоположной стороне ковра, чтобы все выглядело так, будто ковер вращали. Я слегка сдвигаю всю мебель и кладу лед в маленькие ямки, оставленные на ковре. Когда лед растает, спутанные ворсинки снова распрямятся.
Я счищаю блеск со своих ботинок. Глядя в зеркало туалетного столика женщины, на которую я работаю, я крашу ее тушью волосы у себя в носу, до тех пор пока мой нос не становится толстым. Затем я сажусь на автобус.
Другая часть Программы Удерживания Уцелевших – бесплатный проездной на автобус каждый месяц. Штамп на обратной стороне проездного говорит: Собственность Департамента Людских Ресурсов.
Без права передачи другому лицу.
Весь путь до мавзолея я говорю себе, что нечего даже и думать, придет Фертилити или нет.
Куча полузабытых правоверческих молитв воскресают в моей памяти. Моя голова – это просто склад старых молитв и ответствий.
Позволь мне отдаться служению полностью и беспредельно.
Пусть каждая работа будет для меня благодатью.
В любом труде лежит мое спасение.
Позволь моим усилиям не быть растраченными впустую.
И пусть трудами своими я спасу мир.
На самом деле я думаю: ну пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожалуйста, пусть сегодня днем там будет Фертилити Холлис.
У входных дверей мавзолея слышатся обычные дешевенькие записи по настоящему прекрасной музыки, и ты не чувствуешь себя таким одиноким. Одни и те же десять мелодий, только музыка и никакого пения. Их включают только по некоторым дням. В некоторых старых галереях в крыльях Искренности и Новой Надежды никогда не бывает музыки. Ее нигде не услышишь, если не будешь прислушиваться.
Эта музыка – фон, приспособление, как Прозак и Ксанакс, чтобы контролировать твои чувства. Музыка как аэрозоль из освежителя воздуха.
Я иду по крылу Безмятежности и не вижу Фертилити. Я иду по Вере, Радости и Спокойствию, а ее все нет, и я краду несколько пластиковых роз с чьего то склепа, чтобы хоть с пустыми руками не идти.
Я чувствую ненависть, злость, страх и смирение, и там, возле Склепа 678 крыла Удовлетворенности, стоит Фертилити Холлис со своими рыжими волосами. Она ждала, пока я к ней подойду, в течение двухсот сорока секунд, и лишь затем она повернулась и сказала привет.
Она не может быть той же самой женщиной, которая кричала в состоянии оргазма по телефону.
Я говорю: Привет.
У нее в руках букетик поддельных оранжевых цветов, довольно милых, но не таких, которые я украл бы. Ее сегодняшнее платье сделано из того же вида парчи, из которого делают шторы, белый рисунок на белом фоне, оно выглядит жестким и огнеупорным. Устойчивым к появлению пятен. Несминаемым. Скромная, как мать невесты, в плиссированной юбке и с длинными рукавами, она говорит: «Ты тоже скучаешь по нему?»
Всё в ней говорит о муках.
Я спрашиваю: По кому скучаю?
«По Тревору,» – говорит она. Она босая на каменном полу.
Да, точно, Тревор, говорю я себе. Мой тайный голубой друг. Я забыл.
Я говорю: Да. Я тоже по нему скучаю.
Ее волосы кажутся собранными на поле и прикрепленными к ее голове на просушку. «Он когда нибудь рассказывал тебе о круизе, в который он взял меня?»
Нет.
«Это было полностью незаконно».
Она переводит взгляд со Склепа Номер 678 вверх на потолок, где расположены маленькие динамики, из которых льется музыка. Рядом – намалеванные облака и ангелы.
«Сначала он заставил меня брать уроки танцев вместе с ним. Мы выучили все бальные танцы, называемые Ча Ча и Фокстрот. Румба и Свинг. Вальс. Вальс танцевать просто».
Ангелы играют свою музыку над нами около минуты, говоря ей что то, а Фертилити Холлис слушает.
