«Вот,» – говорит она и поворачивается ко мне. Она берет мои цветы и ее и кладет их к стене. Она спрашивает: «Ты ведь умеешь вальсировать, правда?»
Неправда.
«Я не могу поверить, что ты знал Тревора и не знаешь, как танцуют вальс,» – говорит она и качает головой.
У нее в голове картинка, как мы с Тревором танцуем вместе. Смеемся вместе. Занимаемся анальным сексом. Для меня это помеха, а также мысль о том, что я убил ее брата.
Она говорит: «Руки в стороны».
И я делаю так.
Она встает ко мне вплотную, лицом к лицу, и кладет одну руку на мою шею. Другая ее рука хватает мою руку и тянет ее далеко в сторону от нас. Она говорит: «Другую свою руку положи мне на застежку лифчика».
Я делаю так.
«Мне на спину! – говорит она и выскальзывает в сторону. – Положи руку в то место, где лифчик пересекается с позвоночником».
Я делаю так.
Что же касается ног, она показывает мне, как делать шаг вперед левой ногой, затем правой, потом поставить ступни вместе, в то время как она делает все то же в противоположном направлении.
«Это называется коробочным шагом, – говорит она. – Теперь слушай музыку».
Она считает: «Раз, два, три».
Музыка идет: Раз. Два. Три.
Мы считаем снова и снова, считаем каждый шаг и танцуем. Цветы на склепах по всем стенам глазеют на нас. Под ногами – неровный мрамор. Мы танцуем. Свет проходит через витражи. Статуи вырезаны в нишах. Музыка, доносящаяся из динамиков, слабая; отражаясь от камней, она бродит туда сюда потоками, ноты и аккорды окружают нас. И мы танцуем.
«Что я помню насчет круиза, – говорит Фертилити, и ее рука изгибается, потому что она длиннее моей руки. – Я помню лица последних пассажиров, когда их спасательные шлюпки скользили мимо окон танцевального зала. Их спасательные жилеты с оранжевыми краями обрамляли их головы, так что головы казались отрезанными и положенными на оранжевые подушки. И они смотрели на нас с Тревором широко раскрытыми глазами, а мы остались в танцевальном зале корабля, когда корабль начинал тонуть».
Она была на тонущем теплоходе?
“На корабле, – говорит Фертилити. – Он назывался Океанская Экскурсия . Попробуй произнести это быстро три раза”.
И он тонул?
«Это было чудесно, – говорит она. – Работница туркомпании предупредила, чтобы мы потом к ней не ходили плакаться. Это старый французский лайнер, предупредила работница, только сейчас его продали какой то южноамериканской фирме. Яркий представитель стиля ар деко. Хлам. Небоскреб Крайслера, положенный на бок и плавающий туда сюда вдоль атлантического побережья Южной Америки, набитый людьми ниже среднего класса из Аргентины, с их женами и детьми. Аргентинцы. Все светильники на стенах были из розового стекла, ограненные бриллиантовой огранкой „маркиз“. Все на корабле было освещено розовым бриллиантовым светом, а на коврах имелись большие пятна и следы износа».
Мы танцевали на месте, а затем начали поворачивать.
Раз, два, три, коробочный шаг. Нерешительные шаги вперед назад. Подъем пятки по кубински, шаг два три, я поворачиваю вместе с Фертилити Холлис, согнувшейся в моих объятьях. Мы поворачиваем снова и снова, мы поворачиваем, поворачиваем, поворачиваем.
И Фертилити рассказывает, как уплыли спасательные шлюпки. Все шлюпки уплыли, и корабль тащил шлюпочный такелаж сквозь спокойный карибский вечер. Шлюпки гребли изо всех сил в направлении заходящего солнца, толпа в оранжевых спасжилетах начинала оплакивать свои драгоценности и лекарства. Люди скрещивали пальцы.
Фертилити и я раз, два три; вальс, два три, по мраморной галерее.
По ее словам, Фертилити и Тревор вальсировали по наклоняющемуся паркету из красного дерева, по Версальскому танцевальному залу, наклоняющемуся по мере того, как корма затоплялась, а нос вздымался в вечерний воздух. Маленькие золоченые стулья танцзала сползали вниз, под статую греческой лунной богини, Дианы. Золотые парчовые шторы на всех окнах изогнулись. Они были последними пассажирами на борту морского корабля Океанская экскурсия .
Корабль был все еще на плаву из за розовых люстр – «Обычных розовых люстр, – говорит Фертилити, – но на океанском лайнере они были подвешены жестко, как сосульки» – люстры в Версальском танцзале сверкали, а стереосистема все еще наполняла корабль потрескивающей музыкой. Вальсы шли один за другим и растворялись друг в друге, в то время как Тревор и Фертилити поворачивали, поворачивали, поворачивали.
Так же как Фертилити и я поворачиваем, поворачиваем, затем шаг на месте, скользим носок к носку по полу мавзолея.
В трюме вОды Карибского моря заполнили Столовую Трианона, поднимая края сотни льняных скатертей.
Корабль дрейфовал с выключенными двигателями.
Теплая голубая вода простиралась до самого горизонта во всех направлениях.
Даже под небольшим слоем воды клетчатый пол с паркетом из красного и орехового дерева казался далеким и недосягаемым. Один последний взгляд на Атлантиду, и соленая вода обволакивает статуи и мраморные колонны, а Тревор и Фертилити вальсируют мимо легенды о погибшей цивилизации, золоченых резных орнаментов и резных французских дворцовых столов. Кромка воды проходила по диагонали к парадным портретам королев, носящих короны, корабль кренился, и из ваз высыпались цветы: розы, орхидеи и ветки имбиря падали в воду, где плавали бутылки с шампанским, а Тревор и Фертилити вальсировали мимо них.
Металлический скелет корабля, переборки под деревянной облицовкой и гобеленами, дрожали и стонали.
Я спосил, собиралась ли она утопиться.
«Не будь глупым, – говорит Фертилити, а ее голова лежит у меня на груди, вдыхая мой запах яда. – Тревор никогда не ошибался. В этом вся его беда».
Не ошибался насчет чего?
Тревор Холлис видел сны, сказала она мне. Он мог увидеть самолет, собирающийся разбиться. Тревор сообщал авиакомпании, но никто ему не верил. Затем самолет разбивался, и ФБР забирала его для допроса. Всегда было легче поверить, что он террорист, а не экстрасенс. Сны продолжались, поэтому он не мог спать. Он не решался открыть газету или включить телевизор, потому что он мог увидеть репортаж о том, как две сотни людей погибли в авиакатастрофе, о которой он знал, но не мог остановить.
Он не мог никого спасти.
«Наша мама убила себя, потому что у нее были такие же сны, – говорит Фертилити. – Самоубийство – это наша старая семейная традиция».
Все еще танцуем, говорю я себе. По крайней мере, у нас есть хоть что то общее.
«Он знал, что корабль затонет только наполовину. Должен был прорваться какой то клапан, и вода должна была заполнить машинное отделение и несколько залов на нижних палубах, – говорит Фертилити. – Он знал из снов, что у нас будет целый корабль на двоих на много часов. У нас будет вся эта пища и вино. Затем кто нибудь прибудет, чтобы нас спасти».
Продолжая танцевать, я спрашиваю: Так вот почему он убил себя?
В ответ мне лишь музыка.
«Ты просто представить себе не можешь, как красиво все это было. Затопленные танцзалы с роялями под водой и с резной мебелью, плавающей вокруг, – говорит Фертилити у меня на груди. – Это мое самое приятное воспоминание, за всю жизнь».
Мы танцуем мимо статуй чьей то другой религии. Для меня они всего лишь высеченные из камня возвеличенные ничтожества.
