погладил ее бедра пальцами, у нее от возбуждения остановилось дыхание. Он смотрел на нее, и по его лицу было видно, как он хочет ее.
Раздвинув ей ноги, он нежно коснулся самого сокровенного и чувствительного места. Одного этого прикосновения хватило, чтобы она задрожала, изогнулась от сладкой муки и умоляюще застонала. Его не надо было просить, он неутомимо ласкал ее, и ее возбуждение все усиливалось и нарастало.
— Если тебе вдруг станет неприятно, скажи мне, — прошептал он.
Розамунда покачала головой. Она готова была вынести любую боль ради того наслаждения, которое он дарил ей. Но во второй раз ей уже не было больно. Странное, удивительное ощущение овладело ею, ее тело приняло его, а он входил все глубже и глубже, пока наконец с хриплым стоном полностью не погрузился в нее.
На миг он остановился, как будто ему, а не ей, стало больно.
— Продолжай, — шепнула она. — Не останавливайся.
Розамунда попыталась двигаться в такт его движениям, но он удержал ее на месте. Он хотел взять ее так, как ему хотелось, и для нее было огромным блаженством просто лежать, ничего не делая.
Эхо отдаленного, но приближающегося наслаждения прокатилось по ее телу. Оно было еще далеко, но трепетное звучание волшебного оркестра пробегало по струнам ее души. Музыка ширилась, нарастала, он был дирижером, и чудесные звуки подчинялись взмахам его палочки.
Просунув под нее руки, он слегка приподнял ее, положение их тел изменилось, и он вошел в нее еще глубже, словно ударив по струнам блаженства в ее теле. Близилось крещендо.
От жгучего нетерпения она стонала и дрожала. Розамунда сама не знала, чего ей хочется, но музыка внутри звучала все громче, все настойчивее — ей казалось, что еще чуть-чуть, и она сойдет с ума от волнующих, сильных звуков, сотрясавших ее тело.
— Розамунда, — исступленно прошептал Гриффин.
Она не поняла, о чем он просил ее. Но тут он поднял ее еще выше и, войдя внутрь резким мощным движением, пробудил внутри ее неведомое до сих пор наслаждение. Розамунда напряглась словно струна — казалось, еще немного и она порвется от мучительного напряжения, — но тут внезапно сладострастные конвульсии овладели ею. Крещендо зазвучало в ее душе и теле.
Волны музыки взметнули ее вверх, даря настоящее блаженство. Он лежал, хрипло дыша и не двигаясь, пока звучание чудесной музыки не стало ослабевать, стихать, и не угасло совсем.
Приоткрыв глаза, Розамунда увидела его довольное лицо. Она была так счастлива, что не могла вымолвить ни слова. Однако что-то самодовольное и в его взгляде подсказало ей, что не стоит быть такой пассивной в следующий раз.
Несмотря на это, блаженство переполняло ее сердце.
Они оба лежали на мягком душистом сене, постепенно приходя в себя. Искоса наблюдая за ним, она увидела, что он опять поглядывает на нее с нетерпением. Каким бы он мог быть восхитительным любовником — страстным, неутомимым, любвеобильным.
Но она не стала говорить ему об этом, а лукаво заметила:
— Похоже, ты очень доволен собой.
— Да, — усмехнулся он, — не стану скрывать. Очень доволен.
— И я тоже очень довольна тобой, — рассмеялась Розамунда.
Выражение его лица вдруг изменилось, став мягким и добрым.
— Нам пора идти домой. Мне кажется, что то же самое с не меньшим успехом мы повторим в нашей спальне.
Следующие дни, точнее ночи, были наполнены плотскими наслаждениями. По утрам Гриффин уходил по делам, отлучаясь почти на весь день. Требовалось много сил и времени, чтобы управлять таким большим поместьем как Пендон-Плейс.
Розамунда, засучив рукава, принялась наводить порядок в главном доме. Задача непосильная для трех служанок, оставшихся в доме. После кончины деда Гриффин уволил почти всю домашнюю прислугу, а те, что остались, сами уволились после страшной и таинственной гибели мистера Олбрайта. Те слуги, которые работали на конюшне, птичнике, в саду, одним словом, вне дома, ни за что не хотели делить кров со страшным господином Гриффином Девером.
— Что за чепуха! — возмутилась Розамунда. — Откуда такое предвзятое мнение?
— Рози, не могла бы ты говорить потише, — попросила ее Джекс. — Вон там идет миссис Симпкинс, главная сплетница во всей округе.
— Неужели? — с неожиданным любопытством воскликнула Розамунда. — Дорогая, у меня возникла одна мысль.
К удивлению Джекс, Розамунда, взяв ее под руку, потащила следом за миссис Симпкинс, которая вошла в галантерейную лавку. В этом популярном среди женщин всей округи заведении продавались ткани, пуговицы, ленты, тесьма и нитки. Розамунда уже не раз под разными предлогами посещала эту лавку и была знакома с хозяйкой миссис Торн.
Понимая, насколько хорошо слышно любое, даже негромко произнесенное слово в столь небольшом помещении, Розамунда намеренно четким и даже звонким голосом обратилась к Джекс:
— Ничего не поделаешь, дорогая Жаклин, наверное, придется нанимать прислугу из Лондона. Очень досадно, но я не вижу иного выхода. Если не считать двух приходящих служанок, которых я переманила из гостиницы, похоже, здесь нет приличной прислуги.
Жаклин все поняла с полуслова и ловко подхватила:
— Да-да, дорогая. Ты совершенно права.
— Придется платить слугам из Лондона двойное жалованье, чтобы заманить их в такую глушь. Хотя мне совсем не по душе нанимать для работы в провинции городскую избалованную прислугу. Они тут совершенно не на своем месте, да и местные жители точно не станут их любить.
— У всех приехавших слуг, наверное, есть дочери, а эти чудесные создания, выросшие в городе, презирают провинцию.
— О да. Еще как. А как надменно они смотрят на простых сельских обывателей! Пожалуй, я согласилась бы платить двойное жалованье местным жителям, разумеется — из числа честных и добросовестных, — но где их взять?! Хотя мне это не очень нравится, но, видимо, все-таки придется обратиться в лондонское агентство по найму прислуги. Без прислуги в Пендон-Плейс никак нельзя.
С замирающим от волнения сердцем Розамунда услышала оживленное перешептывание хозяйки галантерейной лавочки с самой злостной сплетницей во всей округе. Теперь она почти не сомневалась в том, что к концу недели Пендон-Плейс не будет испытывать ни малейшего недостатка в прислуге.
Выбрав ленту малинового цвета, Розамунда принялась разглядывать ее на ладони.
— Какая прелесть. Жаль, для меня она слишком темновата, но тебе такой цвет подойдет как нельзя лучше.
Примеряя цвет, она приложила ленту к руке Жаклин.
— М-да, она выглядела бы прекрасно, но у тебя не очень белая кожа.
Но тут ей на глаза попалась лента бледно-голубого цвета, которая как раз подходила под цвет глаз ее золовки и хорошо гармонировала с ее смугловатой кожей.
— Не вижу никакого смысла подбирать что-либо по цвету, — заупрямилась вдруг Джекс.
Ей было противно заниматься подобными пустяками и безделушками, как она насмешливо называла галантерейные товары и украшения.
— Не говори впредь подобной чепухи, а я сделаю вид, будто ничего не слышала, — спокойно ответила Розамунда. — Дорогая, будет намного лучше, если ты перестанешь сердиться и ворчать. Давай лучше займемся делом. Красота в жизни во многом зависит от нас, надо только приложить к этому руки.
Жаклин понурилась и жалобно, хотя и пыталась выглядеть веселой, проговорила:
— Рози, но я ненавижу танцевать. Я переставляю ноги неуклюже, как пьяный жираф, так шутит Гриффин. Бедный Дирлав дает мне уроки танцев, но все бесполезно. Он буквально рвет на себе волосы от отчаяния. Я не преувеличиваю. Бедняга, по моей вине он скоро будет совсем лысым.
— Ну нет, мы этого не допустим, — усмехнулась Розамунда. — Как жаль, что здесь нет моего кузена
