Фейтфул.
— Милорд, одна из служанок нашла медальон графини. Он завалился за обивку дивана. Я очень рада, ведь графиня так переживала, так искала эту вещицу.
Она протянула Гриффину медальон, и тот машинально взял его, словно бокал с бренди. Еле ворочая языком, он все-таки нашел в себе силы поблагодарить экономку.
Закрыв глаза, он вспомнил, как они поссорились из-за этой безделушки, как в ярости он сорвал медальон с ее шеи. Вспомнил, как потом они занимались любовью и как это было восхитительно.
Она упорно не хотела показать ему, что там внутри. Но какое это теперь имело значение?
Гриффин пристально смотрел на крышку медальона, словно хотел проникнуть взглядом сквозь позолоченный металл и увидеть то, что там было скрыто. Пальцы невольно нащупали защелку на краю медальона, и он уже готов был сделать то самое...
Но он не стал его открывать. Это было бы вторжением в ее сугубо личную жизнь, покушением на ее свободу.
Она просила его не открывать, хотя он отнял медальон, но из соображений чести в последний миг остановился. В конце концов, только отчаянная любовь пробудила в нем такую необузданную ревность.
Тогда он полагал, что внутри либо портрет Лодердейла либо золотистый локон, короче говоря, что- то, что напоминало бы золотоволосого капитана. Но теперь был уверен в противном: там не могло быть ничего от Лодердейла, и никогда не было.
Он вертел в пальцах медальон, напряженно пытаясь уловить неожиданно мелькнувшую в голове мысль. Вдруг его осенило. Ему незачем открывать медальон. Загадочным, непостижимым образом он понял, чье лицо там увидит.
Чуть раскрывшийся в его пальцах замочек медальона защелкнулся, и с этим щелчком, словно по мановению волшебной палочки, все стало ясно, все стало на свои места.
Розамунда вовсе не пыталась его исправить или изменить. Нет, она хотела подарить ему жизнь, полную, яркую, счастливую — одним словом — такую, какой он должен был жить. Если бы не его деспотичный дед-самодур, если бы так рано не умерли его отец и мать, он вращался бы в светском обществе так же непринужденно и свободно, с таким же удовольствием, как и она.
Розамунда не пыталась вылепить из него идеального мужа. Она пыталась извлечь то сокровенное, что помогло бы ему обрести самоуверенность и самоуважение, избавиться от детских страхов.
Страхи? Кто бы мог подумать, что такой огромный и сильный детина, как он, мог испытывать страх? Однако Розамунда почувствовала в нем страх с их самой первой встречи, не так ли? Столь удивительная чуткость, которую, несмотря на его угрозы, ворчание и грубость, обнаружила совсем юная девушка, поразила его.
Страх помешал ему принять ее любовь. До этого страх помешал занять положенное ему место в светском обществе, а также избавиться от ощущения подвластности, которое он испытывал к Крейну и его сообщникам.
Из-за страха он стеснялся соседей по графству, а потом они, по вполне понятным причинам, сами стали сторониться его. Он замкнулся в себе, испытывая к ним ненависть и обиду, вместо того чтобы выказывать им свое расположение, чтобы не выглядеть этаким монстром, каким намеренно выставлял его перед всеми дед. По его вине, поскольку он стеснялся и чуждался всех, общественное мнение повернулось против него, когда началось расследование обстоятельств гибели Олбрайта.
И все из-за того, что он боялся протянуть руку дружбы кому бы то ни было, боялся, что над ним будут смеяться, как дед, который нарочно выставлял его на посмешище.
Удивительно, как Розамунда смогла сразу все увидеть и понять. Как она старалась помочь ему! И ей почти удалось справиться с его главным недостатком. Надо было сделать только последний шаг, но этот шаг должен был сделать он сам.
— Вы отошлете медальон графине? — нарушил затянувшееся молчание Олифант.
— Что?
— Медальон?
— Нет, — ответил Гриффин, поднявшись с кресла. — Я сам верну его ей.
После двух недель пребывания в четырех стенах вместе с заболевшей Жаклин Розамунде меньше всего хотелось присутствовать на балу, который раз в году давал герцог Монфор.
Сесили, наоборот, придерживалась совершенно противоположного мнения.
— Хватит сидеть в заточении! Пойдем, покажешь мне, что ты наденешь на бал.
Подтрунивание и упреки Сесили, ее собственное нежелание выглядеть брошенной женой, соединившись вместе, побудили Розамунду отбросить колебания и поехать на бал.
Она умышленно выбрала платье со шлейфом, чтобы иметь предлог отказаться от танцев. Танцевать она была еще не готова. Хотя послушать музыку тоже было приятно, танцы, как это ни странно, на этот раз ее не очень привлекали.
В самом начале бала Розамунда похвалила себя за благоразумное решение.
Эндрю предложил ей станцевать первый тур.
Услышав отказ, он очень удивился. Вытаращив глаза, прошептал:
— Никогда раньше ты не отказывалась от танцев. Неужели ты в положении?
Его вопрос смутил ее, она покраснела и отвернулась. У нее на глаза навернулись слезы.
— Энди, что за бестактный вопрос? Конечно, нет. Если я выгляжу бледной и осунувшейся, то все это из-за болезни Жаклин. Я ведь ухаживала за ней, поэтому сегодня у меня нет настроения танцевать.
— Трегарт еще не вернулся? — спросил Эндрю.
— Пока нет.
— Ты не знаешь, когда он появится? У нас с ним важная встреча у Джексона на следующей неделе.
— Ничего не знаю, Энди, — довольно резко ответила Розамунда. — На твоем месте я не очень-то рассчитывала бы на него.
— Черт бы его побрал. Я так надеялся, что он изменится к лучшему.
Розамунда бросила на него настороженный взгляд. Не стоило недооценивать Энди, он очень чуткий человек.
— Он причинил тебе боль, я же вижу. — Он вздохнул. — Именно этого я и боялся.
Розамунде не хотелось говорить о наболевшем. Улыбнувшись, она сказала:
— Ради Бога, прости меня. Я вижу знакомых, которых должна поприветствовать.
Энди шутливо поклонился и отошел.
Розамунда шла через бальный зал, кивая знакомым и улыбаясь, но из осторожности не вступая в разговор, чтобы уклониться от неизбежного вопроса — почему не видно графа Трегарта. Благополучно миновав всех известных сплетниц, она решила подойти к беседовавшим в сторонке герцогу Монфору и леди Арден.
Через несколько минут обычной светской беседы она коснулась темы, которая ее волновала: брак Жаклин с Мэддоксом.
Резким движением закрыв веер, леди Арден заметила:
— Дорогая, не беспокойтесь. Все в наших руках. Мистер Мэддокс просил меня о помощи раньше вас, и я, смею вас уверить, обо всем переговорила с Девером. Он пришел в ярость, рычал словно раненый лев, но я его уговорила, пообещав ряд уступок взамен на его согласие на брак Мэддокса и Жаклин.
Она обернулась к герцогу.
— Ваша светлость, вы слышали об Энтони Мэддоксе из Треноуэт-Холла? Мне очень нравится этот молодой человек.
Герцог повернулся к Розамунде.
— Рад слышать, что ваша золовка нашла более подходящего жениха, чем тот немощный старец, которого выбрал для нее старый граф.
— Да, я тоже рада, — согласилась Розамунда. — Кроме того, они любят друг друга.
На лице Монфора появилось скептичное выражение, как бы говорящее: «Ну-ну, ты тоже вышла по
