сказала Сирена, собираясь уйти.
«Еще не конец!» — напомнила себе Сирена.
Незнакомец посмотрел на нее из-под маски, вновь блеснув глазами.
— Я провожу вас до комнаты, леди Маклауд.
— Спасибо, не надо.
И дело было даже не в том, что Сирена не хотела идти вместе с ним. Она вообще не собиралась идти сейчас в комнату. С ней в контакт вступил Лахлан, она сама видела, что здесь разбужена черная магия, так что самое время начинать поиски. Сирена пока не знала, как она это сделает, но знала, что осмотрит эту усадьбу снизу доверху, пока не найдет брата.
— Хорошо, — согласился незнакомец, — но будьте осторожны. Никогда не знаешь, что можно найти за закрытой дверью. Остерегайтесь теней.
Омерзительный смех еще долго звучал в ушах Сирены, которая уже покинула большой зал.
Глава 22
Давину била дрожь, и Эйдан обнял ее, чувствуя, как напряжен сам. Когда они вошли в коридор, гул толпы стал затихать, и он наконец почувствовал облегчение.
Только теперь он понял, насколько им овладело отвращение к тому, что он видел. Эти столичные аристократы не нашли ничего лучше, чем поиграть в магию и поговорить о том, какая это дыра — Кирк. Но все это было бы не так мерзко, если бы не эта распущенность чувств среди сотен глаз и ушей.
Эйдан был доволен лишь одним — тем, что Сирены там не было и она не видела всего этого. А также тем, что Сирена не видела, как он обнимает сейчас Давину. Сколько же сил она потратила когда-то, чтобы расстроить свою помолвку! Об этом знает еще, пожалуй, только Урсула. Кстати, именно она общалась с его братом в ночь, когда тот исчез.
Эйдан с отвращением вспоминал, как Давина чуть не загнала его в угол, и он подумывал даже о том, чтобы уехать из Лондона. Но сейчас он чувствовал неподдельный страх девушки, и ослабить объятия было ниже его чести. Как бы он ни относился к ней теперь, он просто не мог игнорировать ее просьбу о помощи. Прежде притягивавшие его очаровательные огненно-рыжие волосы теперь не возбуждали, а воспоминания о старых днях ранили. Сейчас Эйдан смотрел в ее зеленые глаза, и ему передавался страх за ее будущего ребенка.
Меж тем Давина ласкала через плащ своими длинными пальцами мускулистый живот Эйдана. Он ругнулся. Времена, когда он увлекался Давиной, давно прошли, но он был далеко не монах. Эйдан поставил Давину на ноги и повернул в сторону коридора.
— Где твоя комната, Давина?
Она посмотрела в глаза Эйдана, и ее губы дрогнули.
— Я не хотела. Пожалуйста, не сердись на меня.
Ее длинные пальцы вновь пробежали по животу Эйдана.
— Не оставляй меня.
— Я провожу тебя до твоих покоев. Если тебе страшно, пришлю к тебе одного из своих людей. Без охраны ты не останешься. — Внезапно Эйдана осенила мысль. — А почему Джон Генри не с тобой?
Давина поникла.
— Я не знаю. Он никогда не бывает здесь. Мне не следовало выходить за него замуж. Жаль… жаль, что я не вышла за тебя. Ну почему ты тогда не настоял, когда Урсула была против?
Последний вопрос Давина произнесла почти шепотом, но Эйдан был уверен, что ему не послышалось. У него в мозгу роилось множество слов, обидных слов, но, как мужчина, он не мог говорить об этом сейчас, когда Давина и так была расстроена. Ведь она, искренне любившая его, Эйдана, с легкостью променяла его на другого, чье положение в обществе было явно лучше. Джон Генри предложил ей не только больше денег, но и путь в светское общество, к чему она так стремилась.
Эйдан рассмеялся, и эхо этого смеха отозвалось в освещенном факелом коридоре.
— Не время вспоминать былое, Давина. Где твоя спальня?
Давина обернулась и, посмотрев через плечо, сказала:
— Третья дверь направо.
У самой двери Эйдан потянулся к задвижке, но Давина положила свою маленькую ладонь на его руку.
— А ты разве не зайдешь?
— Нет, я женат, Давина. Мне кажется, что моей жене не понравится, если я зайду к тебе.
Эти слова прозвучали уверенно, но, по правде говоря, Эйдан и сам не знал, что сказала бы Сирена, если бы увидела его сейчас. Едва ли она была бы в восторге. Он представил себе Сирену, сверкающую в негодовании глазами, и невольно улыбнулся. Пожалуй, гнев только украшает ее.
Этот странный брак, начинавшийся как забава, теперь казался ему более чем реальным. Эйдан был уверен, что Сирена любит его, хотя она не говорила об этом. Не все между ними было гладко. Оставались проблемы, которые им предстояло решить. Эйдан понимал это, но решение этих вопросов откладывалось и откладывалось.
— А мне все равно, что она думает! Что думаешь ты? — спросила Давина довольно резко.
Эйдан не удивился, он запомнил ее именно такой.
— То же самое, — ответил он, открывая дверь.
— Ты любишь ее? — спросила Давина.
Он ответил не сразу. Он всегда думал, что любил, но никогда всерьез об этом не задумывался и тем более не собирался обсуждать это с Давиной.
— Да, люблю, — просто ответил он.
— Ей определенно повезло, — сказала Давина, наклонив голову. — Мне очень жаль, что этот ребенок… возможно, ребенок кузена…
— Почему возможно? — переспросил Эйдан, переступив порог комнаты. — Давина, ты чем-то испугана?
Она положила руку на живот.
— Пожалуй, это может показаться глупым, но я боюсь за своего ребенка.
— Если ты чувствуешь себя нездоровой, я пошлю за Бесс.
Давина задумчиво пошевелила рукой.
— Нет, не надо.
Она поглядывала в сторону большого зала и выглядела испуганной.
— Прошу тебя, не говори об этом здесь. Нас могут подслушать. Я обещаю, что попытаюсь не скомпрометировать тебя.
На ее губах появилась улыбка — та самая улыбка, которая ему так нравилась.
— Несколько минут — это все, что я могу тебе уделить. Мне еще надо посмотреть, как дела у жены, — нахмурившись, сказал Эйдан.
Ему почему-то казалось, что за ними кто-то следит. Но коридор за его спиной оказался совершенно пустым. Эйдан покачал головой, вспомнив слова Сирены о зле, которое поселилось в этом доме.
Давина прошла по ковру к зажженному камину и зябко поежилась.
— Что тебя волнует? — снова спросил Эйдан.
— Я совершила ужасную ошибку, — ответила Давина, прикрыв ладонью рот. — Однажды я хотела вызвать у Джона Генри хоть немного ревности и… не смогла. Понимаешь, он не любит меня. А с тех пор как мы переехали в Лондон, вообще забыл обо мне.
— Ты получила то, что хотела, — ответил Эйдан. — Это человек с деньгами и властью.
Нет, он не злорадствовал, он меньше всего хотел, чтобы Давина подумала так. Он просто сказал правду.
— Я знаю, что причинила тебе боль, Эйдан. Я была тогда глупа и ничего не понимала. Мне очень жаль.
