— Я не верю, что сэр Роберт способен на такой мерзкий поступок, — запинаясь, добавила Аделаида. — Он не чудовище.
— Верьте чему хотите. Но правда такова: не прошло и шести недель после того, как мои отец и мать погибли в перевернувшемся экипаже, как сэр Роберт увидел возможность избавить меня от моего наследства, а Британию от... — Коннор посмотрел на потолок, как бы припоминая. — От ублюдка-убийцы, незаконнорожденного сына шлюхи. Помнится, он выразился так.
— Убийцы-ублюдка? — Ей и в это было трудно поверить.
— Он считал меня виновным в смерти своей матери.
— Но это нелепо.
— По меньшей мере несправедливо. Но, как рассудил сэр Роберт, если бы я не родился на свет, если бы наш отец не признал меня, а держал бы любовницу в секрете, его мать благополучно пребывала бы в неведении о распутном поведении мужа.
Уже использовав слово «нелепо», Аделаида не знала, что еще здесь можно сказать. В голове у нее был полный сумбур. Не думая, она встала с кресла и начала расхаживать по комнате. Маневрировать в маленькой гостиной было трудно, но перед камином места хватало.
Коннор отставил бокал и, откашлявшись, произнес:
— Аделаида...
Она отмахнулась, нетерпеливо мотнув головой. Ей хотелось немного подумать в тишине.
И какого черта все это свалилось на ее голову? Даже если история Коннора правдива — а она не совсем была в этом уверена, — не она загнала его в матросы... не она лишила его наследства.
Аделаида остановилась и повернулась к нему лицом.
— Мистер Брайс, я очень сожалею... о том... о тех неприятностях, которые, возможно, вам довелось пережить. И мне также очень жаль, что вы в ссоре со своим братом, но... но это не имеет никакого отношения ко мне.
— Неприятностях? — мягко повторил Коннор. — Имеете ли вы хоть какое-то представление о том, какова жизнь насильно завербованного матроса? Что сделали с пятнадцатилетним мальчуганом?
— Нет, однако...
— Это ад превыше всякого воображения. Мне удалось сбежать только через год. А потом еще месяцы в трущобах Бостона, без крыши над головой. Ушло десять лет на то, чтобы собрать состояние, необходимое для возвращения в Шотландию. Полжизни я ждал момента, чтобы отомстить.
— Отомстить? Вы... Все это... Я и есть ваше мщение?!
Коннор медленно поднялся на ноги и подошел к ней... Улыбающийся золотой дьявол.
— Вы мой приз, милая. Но не главный. У меня припасен длинный список подарков для дорогого братца. — Тыльной стороной ладони он погладил ее по щеке. — Вы — первый в этом перечне.
Пальцы Аделаиды сжались в кулаки при этих бессердечных словах. Ей хотелось дать ему пощечину. До этого момента ей не хотелось ударить ни одно живое существо. Но как же страстно она желала этого теперь!
— Вы... себялюбивый... высокомерный...
— Ублюдок? — предложил он.
— Лжец! — отрезала она. — Я не верю ни одному вашему слову.
— Вы сегодня услышали от меня больше правды, чем услышите от сэра Роберта за всю жизнь. — Он слегка наклонился и спросил: — А хотите узнать, кто последний заимодавец вашего брата?
— Какое это имеет отношение к... — Зловещий намек медленно расходился ядом в ее крови. — Еще одна ложь!.. — прошептала она, но без уверенности в голосе.
— Спросите его. Вольфганг умеет хранить секреты, но лжец из него никудышный.
Аделаида покачала головой, отвергая его слова, но не могла не выслушать дальнейших откровений.
— Расскажите мне, что вы об этом слышали.
— Нет, это дело Вольфганга рассказать вам все. — Коннор пожал плечами и выпрямился. — Все равно моим словам вы не поверите.
Из-за того, что он был прав, а ей это было неприятно, она сменила тему:
— Вы не имели никакого права втягивать меня и мою семью в гадкую распрю со своим братом.
— Не имел, — легко согласился он. — И все же я сделал правильно.
Аделаида попыталась сдержать ярость и ответить резко и четко, но ей удалось выдавить из себя лишь какой-то хриплый звук.
У Коннора проблем с красноречием не возникло.
— Аделаида, будьте разумны, — заискивающе произнес он. — А еще лучше — будьте неразумной и выходите за меня замуж. Пусть это станет вашим мщением. У меня имеется состояние, которое вы можете пускать на ветер, дома, которые вы сможете сжечь дотла...
— Куда же тогда я поселю мою вторую семью? — как выплюнула она и сама была шокирована собственными словами.
Шокирована, но удовлетворена.
Углы его рта опустились в задумчивой гримасе.
— Боюсь, я вынужден буду настаивать на соблюдении верности.
— Вы меня унизили!.. — прошипела она.
На мгновение его взгляд метнулся в сторону, потом вернулся к ней. Это было крохотное движение зрачков, легчайший намек на неловкость, но это было уже кое-что. Этого было достаточно. Она ощутила возрастающую власть, чувство своей правоты, чистого удовольствия.
— Вы унизили мою семью. Вы втоптали мое имя в грязь и не выказываете ни намека на стыд, поскольку держите остатки моей репутации в заложниках. Вы думаете, мне нравится ваша настойчивость? Вы заплатите за все, что сделали. И заплатите дорого. И я выберу вам наказание.
Он склонил голову набок.
— Это означает «да»?
Звук, вырвавшийся из ее горла, нельзя было даже назвать рычанием. Исчерпавшая все оскорбления, она схватила свой плащ, круто повернулась и направилась к двери.
— Аделаида!
Тон голоса был нежным и нетребовательным. Внезапная перемена заставила ее обернуться на пороге.
Он смотрел на нее без улыбки и говорил без шутливости:
— В мои намерения никогда не входило унизить вас.
Несколько мгновений она молча переваривала его слова.
— Это что, извинение?
— Да.
Она ни на минуту не поверила, что Коннор произнес это всерьез. Этот человек менял свой характер и манеры, словно примерял один за другим костюмы из переполненного шкафа. Ей было безразлично, какой он напялил на себя в этот момент.
Вздернув подбородок, она искоса посмотрела на него вдоль носа.
— Как благородно с вашей стороны! Только не пришлось бы вам обо всем пожалеть... после того, что я с вами сделаю!
Очень довольная своим последним выстрелом, Аделаида снова повернулась к выходу.
— Вы забыли свои туфли.
Она замерла, ощутив ступней сквозь чулки прохладу пола, и скорчила гримаску.
Проклятие!.. Она даже не помнила, когда сбросила их с ног. Приняв невозмутимый вид, она расправила плечи и снова повернулась к нему. В самой царственной манере она окинула взглядом комнату в поисках своей неизвестно где оставленной обуви.
— С той стороны кресла, — непринужденно подсказал Коннор. — Почему вы их снимаете?
Аделаида приобрела эту манеру несколько лет назад, чтобы сохранить привычку расхаживать, когда думает, и не проносить насквозь подошвы туфель, прежде чем найдутся средства их починить. Однако никакая сила на свете не вырвала бы у нее это признание.