глаза – чересчур крупными для маленького скуластого личика, лоб – недостаточно высоким. Она всегда была худышкой, а теперь после недельного голодания от нее и подавно остались кожа да кости.
«Возможно, он и не захочет больше творить со мной это! – с надеждой пронеслось в голове. – Тогда он был просто зол и пьян и хотел меня проучить». Но как она ни бодрилась, ее не оставляла неприятная мысль, что она находится во власти человека, который шутки ради пленил на ночь цыганку, чтобы овладеть ею, заботясь лишь об утолении собственной похоти. Сразу после этого ему захотелось от нее избавиться. Что же ждет ее теперь?
Где-то наверху раздался душераздирающий треск, и корабль тряхнуло с небывалой силой; Марису бросило на прикрученную к полу койку.
Счастье, что она так и не стала монахиней: ведь у нее совершенно нет силы воли! Подвергшись надругательству, она не смогла наложить на себя руки. Вместо этого она приняла ванну! Сейчас, полуобезумев от страха, она тешила себя мыслью, что лучше изнасилование, чем участь утопленницы…
Завернувшись в плед, чтобы унять дрожь, Мариса скорчилась на краю койки, ухватившись за спинку. Она попыталась вознести молитву, но хвалы Господу и призывы к Его милости, которые она так смиренно повторяла в монастырской часовне, безнадежно перемешались у нее в голове. К тому же она сознательно согрешила и не имела права просить о пощаде. Вместо лица Богоматери, сулящего покой, она увидела над собой другое лицо – смуглое, перекошенное от злобы, с бледным шрамом через всю щеку и глазами, похожими на острые клинки, кромсающие ее на куски, протыкающие насквозь, причиняющие нестерпимую муку… Она же не могла издать ни звука.
Глава 6
Как ни странно, причиной ее пробуждения стала тишина, а также приятное тепло, медленно проникавшее в ее застывшее тело. Видимо, в самый разгар шторма она потеряла сознание. По крайней мере судьбе было угодно сохранить ей жизнь.
Она постепенно приходила в себя и в то же время ощущала нарастающую боль, боясь шевельнуться.
Приоткрыв глаза, она обнаружила, что лежит на койке, укрытая одеялами. Перед водруженной посредине каюты раскаленной жаровней стоял мужчина, поспешно стаскивавший с себя насквозь промокшую одежду и сваливавший ее в неопрятную кучу на полу. Благодаря свету, лившемуся из заслонки жаровни, она рассмотрела его стройное тело, узкие бедра, заметила, как играют мускулы под смуглой кожей на плечах. Он стоял к ней спиной, и она отчетливо увидела многочисленные рубцы. Такие следы мог оставить только кнут – следовательно, этот высокий мужчина был закоренелым преступником. Мариса расширила свои карие глаза и тут же крепко зажмурилась: он потянулся за бутылкой, стоявшей на столе, и поднес ее к губам.
Спустя несколько мгновений он принудил ее съежиться, грубо сорвав с нее одеяла.
– Ты чья? Дональда? Исаака Бенсона? Вот старый лицемер!
Он шлепнулся поверх нее, перекрыв ей дыхание, но тут же перекатился на другую половину койки.
– Оставь свои надежды, костлявая: я слишком устал, чтобы за тебя приняться. Если желаешь оставаться в этой постели, потрудись снять с себя мокрое тряпье, а то от тебя веет холодом, как от мертвеца.
Ничего не соображая от страха, она повиновалась, как марионетка, после чего мгновенно заснула. Когда она снова очнулась, события минувшей ночи показались ей нагромождением нелепостей. Она ожидала, что пробудится на той же самой узкой койке, на которой провалялась последнюю неделю или даже больше; однако, полностью придя в себя, она обнаружила, что прижата к койке, а ее губы и нос касаются мужского плеча, источающего запах пота и имеющего соленый привкус. Она попробовала было отодвинуться, но его рука, наоборот, притянула ее ближе.
– Куда? Ночью ты меня хорошо согревала, куда же ты так торопишься теперь?
Она как завороженная уставилась в его сонные серые глаза с черными зрачками, делающимися с каждой секундой все шире от осознания происходящего.
– Ты?! – Он схватил ее за плечи, опрокинув навзничь, и навис над ней. – Как же тебе это удалось? Неужели ты напустила свою цыганскую порчу на беднягу Дональда, а заодно и на мое судно? Неудивительно, что плавание протекает так отвратительно: женщина на корабле всегда приносит несчастье. Что ты здесь делаешь?
Его гримаса не предвещала ничего хорошего, и Мариса от отчаяния сразу перешла на крик:
– Вы сами швырнули меня сюда ночью! Если я приношу несчастье, то возьмите и выбросьте меня в море. Вам, грубияну, это раз плюнуть, потому перед вами и трусит вся ваша команда. А мне бояться нечего. Ничего хуже того, что вы уже совершили надо мной, вам все равно не сотворить…
Собственная отвага вызывала у нее ужас.
Он тряхнул ее за обнаженные худенькие плечи.
– Напрасно ты показываешь зубы, – угрожающе процедил он. – Это мой корабль. Что ты на нем делаешь? Похоже, заплатила Дональду за свое путешествие? Хорош юнга! Полагаю, тебе не приходилось скучать – ведь ты обслуживала всю команду! Неудивительно, что тебя не было видно на палубе. Знаю я твою морскую болезнь! Признавайся, что это за игры?
Возмущенная оскорблениями, Мариса, не обращая внимания на боль, которую он причинял, впившись ей в плечи, крикнула:
– Я ни во что не играю, у меня нет никакого коварства на уме, а все, в чем вы меня обвиняете, – ложь! Стыдитесь! Мне хотелось одного – попасть во Францию. Если бы не морская болезнь, я бы честно отработала за перевоз. Я не цыганка и не потаскуха, хотя вы попытались меня в нее превратить. Очень жаль, что ночью вы не спихнули меня с палубы. Так было бы во всех отношениях лучше.
– Вот это глотка! Чувствую, как ты трясешься, точно пойманный кролик. И еще смеешь повышать на меня голос! Надо отдать тебе должное: кто бы ты ни была, в смелости тебе не откажешь.
– Смелой быть легко, когда уже нечего терять, – устало ответила Мариса.
Она увидела ожесточение в его взгляде и затрепетала: он произнес последнюю фразу по-английски, и
