всхлипывания и сморкания.
Себастьян не плакал на похоронах Анджелы, но держался лишь до того момента, как он вошел в свою спальню. А проливать слезы по Йену он не станет — ни сейчас, ни потом.
Когда процессия приблизилась к могиле, комья тяжелой влажной земли посыпались в яму. Хотя могила была приготовлена накануне, намокшая под утренним дождем земля осыпалась под ногами скорбящих.
Могильщики с привычной ловкостью взялись за дело, и Себастьян стоял рядом с другими, наблюдая, как гроб опускают в могилу. Последний путь подходит к концу.
Себастьян вздрогнул, услышав глухой звук падающей на гроб земли. На какую-то секунду ему в голову пришла безумная противоречивая мысль: вырвать лопату из рук могильщика и самому похоронить Йена.
Как он посмел любить ее? Как посмел стать тем человеком, который последним видел лицо Анджелы и даже умер вместе с ней? Она должна была стареть рядом с ним, Себастьяном, ее красота должна была увядать, скрытая вуалью доброты и щедрости, которые всегда отличали ее. У них еще были бы дети и потом непременно внуки. Ее болезнь…
Да, ее проклятая болезнь.
Себастьян вздрогнул, услышав рядом рыдания.
Господи, как же легко было обмануть его!
Минуты шли, могилу почти полностью засыпали землей. Голоса стали более различимыми. Черная масса крепа и бомбазина, собранная вместе, являла собой безобразное свидетельство боли и горя, и все это под ясным, безоблачным небом.
Гнев в душе Себастьяна нарастал. И когда на могилу был брошен последний ком земли, он мысленно спросил себя, можно ли быть большим глупцом, чем он. Настолько наивным и доверчивым, чтобы не заметить их предательства и даже сейчас, уже зная правду, желать одного — вернуть Йена и Анджелу обратно…
Будучи хозяйкой дома, Лия согласно обычаю не присутствовала на похоронах на кладбище около Реннелл-Хауса. Вместо этого она провела весь день с матерью Йена, утешала ее, как могла, и оставила только тогда, когда виконтесса напомнила о другой задаче, тоже требовавшей внимания.
В отличие от Лии, слезы которой успели высохнуть после той ночи, когда она узнала о происшествии с каретой, горе леди Реннелл было безутешным. Бессчетное количество носовых платков и чашек чаю не могло успокоить ее, и в ушах Лии звенело от рыданий даже после того, как поздно вечером виконт проводил свою жену в спальню.
На следующее утро Лия встала с постели, когда первые лучи солнца окрасили бордовые шторы в розовато-лиловый цвет. Она подошла к окну и присела на кушетку, ожидая, что ее скоро позовут к виконтессе. Но прошел час, а горничная так и не появилась, чтобы разбудить ее и помочь одеться, и тогда Лия поняла, что ей предстоит провести этот день наедине со своим горем.
Если бы только они знали, как она страдала из-за Йена год назад, застав его с леди Райтсли. Хотя, потрясенная его смертью, она проплакала всю ночь, ее сердце было разбито гораздо раньше. Даже при большом желании она сомневалась, что сможет заставить себя вновь пролить слезы.
Ветвь ясеня за окном упиралась прямо в раму. Лия наблюдала, как маленький коричневый крапивник, радостно чирикая, прыгал по ветке вверх и вниз. Никакого траура, никакой мысли заглушить свое щебетание в память о погибших. И хотя она была одна, и никто не мог видеть ее, она все равно ощущала стыд за свою улыбку, которую не могла сдержать, наблюдая забавное поведение птички. И чувствовала вину от того, что радуется жизни, тогда как при подобных обстоятельствах женщине ее воспитания, вдове, следовало пребывать в печали. По крайней мере это то, что следовало делать настоящей вдове.
Как хорошо, что она могла оставаться в спальне все утро, что не нужно было соответствовать чьим-то ожиданиям. Здесь ей не нужно надевать вуаль, скрывая тот факт, что ее глаза, увы, не покраснели от слез, а лицо не осунулось и не побледнело. Не нужно помнить, что следует говорить тихо, чтобы другие могли подумать, что она с трудом сдерживает слезы.
Комната была удобной клеткой, но крапивник улетел, а Лия устала от бессмысленного хождения из угла в угол. И хотя ей было нужно предстать перед глазами всех обитателей Реннелл-Хауса и выдержать их сочувствующие взгляды, она вздохнула и позвонила, вызывая горничную, которая помогла бы ей одеться.
Через пять минут Лия, закутанная в черный креп, вышла из спальни для гостей. Настоящий траур, как и положено вдове.
— Простите, что беспокою вас, миссис Джордж, но пришел джентльмен, который хочет поговорить с вами, — обратился к ней лакей.
Лия удивленно уставилась на лакея через тонкую дымку черной вуали. Это по меньшей мере странно, что кто-то пожаловал с визитом, и не в ее дом, а сюда, сразу после смерти Йена. И не просто оставил карточку со словами соболезнования, но выразил желание поговорить с ней.
— Кто это? — тихо спросила она, опуская глаза на аккуратную темно-синюю дорожку на полу коридора.
— Граф Райтсли, мадам. Он ждет в гостиной уже два часа и просит передать свои извинения, но дело не терпит отлагательств, и он…
— Да, конечно.
Кивнув, Лия направилась в гостиную. Если честно, она была удивлена тем, что лорд Райтсли ждал так долго, чтобы повидать ее. Каждый день после смерти Йена она ожидала его визита или письма… Не только потому, что он был близким другом Йена, но и потому, что он должен был знать правду об отношениях Йена и графини Райтсли, его жены.
Господи, упокой их души.
Лия заставила себя разжать кулаки и, вздохнув, вошла в гостиную. Как и везде в доме, здесь все напоминало о смерти: опущенные жалюзи, полумрак, зеркала, завешанные черной тканью. Граф сидел на софе, его взгляд был устремлен на противоположную стену, чай на подносе оставался нетронутым.
Вот он, образец настоящей скорби, подумала Лия, глядя на графа. Хотя от двери был виден лишь его профиль, печать горя лежала на его лице. Брови нахмурены, губы сжаты, бледность кожи контрастирует с темно-каштановым оттенком волос. Он скорбит о них обоих? — удивилась Лия.
Когда она заметила черную ленту на шляпе, которую он отложил в сторону, граф, видимо, почувствовав ее присутствие, резко повернулся, немедленно встал и поклонился.
— Простите меня, миссис Джордж. Я не заметил, как вы вошли.
Она улыбнулась. Его извинение было преисполнено деликатности, выражение лица изменилось, приобретя оттенок мягкости, но его упрек не мог быть яснее: как она посмела изучать его, предварительно не обнаружив свое присутствие?
— Лорд Райтсли, — ответила Лия с поклоном.
Без Йена, который был точкой их соприкосновения, они казались почти чужими друг другу.
— Вы хотели поговорить со мной?
— Да, хотел…
Он нахмурился, когда его взгляд остановился на ее вуали.
Лия опустила глаза, понимая, что ее голос звучит чересчур обычно.
— Во-первых, я хотел бы принести свои соболезнования по поводу вашей утраты.
— Как и я, граф, по поводу вашей… — ответила она, наблюдая, как он печально склонил голову.
О, как великолепно они играли свои роли! Возможно, это был обычный обмен формальностями, или Райтсли ухватился за этот шанс не говорить той горькой правды, которую они оба так хорошо знали, но Лия внезапно поняла, что у нее нет никакого желания продолжать эту игру. Особенно после того, как провела последний год, играя роль верной, образцовой и преданной жены, притворяясь перед каждым, что все хорошо. И хотя она была в трауре, ему не следовало играть с ней в эти игры. Они провели много времени друг у друга в гостях и вполне могли обойтись без формальностей, принятых в обществе.
— Какая ужасная трагедия, не правда ли? — сказала она.
— О да.
