вскрикнули, потому что достигли вершины блаженства; их стоны и содрогания утоленной страсти на мгновение слились в единый могучий и вечный гимн любви…
— О Дайнуолд, — прошептала Филиппа несколько мгновений спустя. Она лежала, все еще обхватив его ногами и прижавшись щекой к его плечу.
Дайнуолд не смог бы ничего ответить, даже если бы на Сент-Эрт напали сарацины.
Мысли не слушались. Словно во сне, до него доносилось прерывистое дыхание Филиппы. Он утомил ее и был счастлив этим, не говоря уже о полнейшем удовлетворении, которое получил сам. Дайнуолд нежно положил руки ей на бедра. Да, его жена — замечательная женщина, и как здорово, что она здесь, в Сент- Эрте, в его спальне! Пусть так будет долго-долго — всю жизнь…
— Что скажешь, Роланд? Ты надумал жениться на моей дочери? На прекрасной Филиппе?
Роланд медленно жевал медовый хлеб и не торопился отвечать. Ему не хотелось сердить короля откровенным признанием, что меньше всего на свете он хотел бы заиметь такое ярмо на шее, как жена.
Король нахмурился:
— Мой слуга Седрик сказал мне, что прошлой ночью к тебе приходили две девицы. Я велел ему держать свой длинный язык за зубами.
— Две девицы? — с удивлением переспросил Роланд. — Нет, ваше величество, их было три, но на третью осталось мало пороха, и я позволил ей помогать мне.
Король мрачно посмотрел на Роланда и вдруг расхохотался:
— Ты провел меня, словно лопоухого осла, Роланд. Я скажу Седрику, что он обсчитался. Так что ты решил?
Король, несомненно, вскипит, услышав его ответ, и Роланд попытался оттянуть этот неприятный момент, найдя компромиссное решение.
— Почему бы мне не съездить посмотреть на вашу дочь, сир? Может, она завизжит от ужаса, когда увидит мою отвратительную физиономию, — смиренно ответил он.
— Да, это вполне возможно, — сказал король, по обыкновению потирая подбородок. — Хорошо, Роланд, поезжай в Корнуолл и покажи девушке свое лицо, только предупреди, чтобы она смотрела прищурившись. Скажи ей, что ты один из моих друзей. Нет, скажи это лорду Генри.
Роланд кивнул. Он не против поехать в Корнуолл. Ему нужно повидать Грейлама де Моретона. К тому же он верил, что судьба так или иначе избавит его от женитьбы. Он всегда был удачлив. Что-нибудь непременно случится — такое, что позволит ему не оскорбить ни его величество, ни его незаконнорожденную дочь. Роланд не сомневался, что, как все Плантагенеты, Филиппа хороша собой. У Эдуарда все дочери были красавицы. Но всякий раз, когда Роланд пытался представить себе красивое женское лицо, перед его глазами возникало лицо некой Джоан Тенесбай. И де Турней знал, что так будет до самого его последнего дня. Прекрасное лицо изменницы, будь она проклята!
— Она очаровала его, и в этом нет ничего удивительного. — Старая Агнес выплюнула вишневую косточку и посмотрела на Горкела, который вплетал в кнутовище кожаные полоски. — Сомневаюсь, что хозяин позволит ей вылезти из его кровати.
Горкел покраснел и продел кожаную полоску не туда. Старуха закашлялась от хохота и, тыча в него скрюченным пальцем, еле выговорила:
— Такой зверюга — и покраснел как рак! Вот чудо, только посмотрите! Горкел, может, ты думаешь, что хозяин сделал ей больно? Клянусь, это она забрала всю его мужскую силу, и он теперь лежит, как тряпка.
Она снова захихикала, а вконец смущенный и разозленный Горкел отшвырнул кнут и направился во внутренний двор к колодцу, где увидел хозяина.
Дайнуолд выпрямился и сладко потянулся; на лице его застыла самодовольная улыбка, которую Горкел счел вполне уместной.
— У хозяина такой вид, словно его опустошили на год вперед, — прошептала на ухо Горкелу подошедшая Агнес.
Дайнуолд слышал, что старуха смеется, и попытался угадать, по какому поводу. Солнце уже стояло высоко над головой, воздух был теплый и прозрачный. Дайнуолд видел, что все вокруг исподтишка наблюдают за ним, а один парень, пастух, с ухмылкой схватился за сердце и глубоко вздохнул. Он тоже решил вздохнуть. Затем его мысленному взору предстала Филиппа, лежащая, раскинувшись, на спине, чуть раздвинув ноги и заложив руки за голову. От внезапного прилива страсти Дайнуолд пошатнулся и с досадой подумал о том, какую власть имеет над ним эта женщина: стоит ему представить ее нагой, и непокорная плоть сразу заявляет о себе. Дайнуолд Чертыхнулся, повернулся на каблуках и бросился в дом.
У него за спиной раздался смех, но он не остановился…
Распахнув дверь спальни, Дайнуолд увидел обнаженную Филиппу, которая стояла перед медной лоханью.
Филиппа вздрогнула и прикрыла грудь полотенцем. — Для такого маленького кусочка ткани ты слишком велика, — шутливо заметил Дайнуолд. Он подошел к ней и потянул из ее рук полотенце, потом наклонился и взял губами ее сосок. Она чуть слышно охнула, а он поднял голову и провел тканью вокруг напрягшегося розового холмика. — Господи, стоит мне только подумать о тебе, и я уже готов к действию. Стой спокойно, я помогу тебе вымыться. — Насвистывая, словно ему нет до Филиппы дела, Дайнуолд наклонился и провел полотенцем по ее животу. — Раздвинь ноги пошире. — Она послушалась и, чтобы не потерять равновесие, положила руки ему на плечи. Его мыльные ладони скользнули у нее между бедер и дальше, по ягодицам, и Филиппа от восторга запрокинула голову. Дайнуолд больше не свистел. Его дыхание участилось. Внезапно он набрал полную пригоршню воды и смыл с нее мыло.
— Дайнуолд, — сказала она, стуча кулаками ему по плечам. — Ты сводишь меня с ума.
— Правда? — спросил он, взглянув в ее полуприкрытые глаза. И в этот момент Филиппа почувствовала, как его средний палец проник в нее.
Она не отрываясь смотрела на его губы; не выдержав, Филиппа поцеловала мужа, прижалась к нему и вздрогнула, потому что его палец выскользнул из нее и снова глубоко вошел.
— Ты моя, — пробормотал Дайнуолд, не отрывая губ, и она застонала, неистово целуя его, кусая, царапая ему спину. Он отпустил Филиппу и сорвал с себя одежду. — Иди ко мне, — тихо сказал Дайнуолд. — Обхвати меня ногами.
Она непонимающе посмотрела на него, а Дайнуолд лишь покачал головой и поднял ее. Ноги Филиппы обвились вокруг него, и она почувствовала, как его пальцы гладят и ласкают ее. Затем он нежно вошел в нее, и у Филиппы перехватило дыхание.
Дайнуолд осторожно перенес ее на кровать и уложил, не отпуская ее и не прекращая своих ласк, а лишь меняя их ритм и направление, пока она не вскрикнула и в порыве страсти не обхватила его ногами еще крепче. Когда исступление охватило и его, Дайнуолд запрокинул голову, и его жезл продвинулся так глубоко, что тела их слились воедино. Он больше не думал о Филиппе как о сосуде для своего семени или жене, которая должна родить ему детей. Филиппа стала частью его существа, и, уверовав в это, он склонил голову ей на грудь, заглушая поцелуями ее слабые стоны.
Немного позднее Дайнуолд сидел в своем кресле и пил эль, когда в большой зал вбежал Нортберт.
— Хозяин, к нам кто-то едет! — закричал он во всю мощь своих легких.
Дайнуолд мгновенно вскочил на ноги:
— Этот сукин сын Вальтер?
— Нет, это лорд Генри де Бошам, и с ним дюжина людей, хозяин! Все вооружены.
Дайнуолд поправил одежду, машинально проверил перевязь и пошел встречать тестя. Такого скорого ответа на свое послание лорду Генри он не ждал.
Глава 20
Двое дюжих, отменно вооруженных слуг помогли лорду Генри де Бошаму слезть с арабского скакуна. Перед Дайнуолдом оказался дородный мужчина, невысокий, но крепкий, особенно для своего возраста.
Он без остановки чертыхался от ярости, как вскоре понял Дайнуолд, а не от того, что устал с дороги. Лишь только лорд Генри завидел де Фортенберри, как завопил на весь Сент-Эрт:
