В его взгляде она прочла упрямую решимость и поняла, что его не переиграть. Кроме того, она начала слабеть от голода.
Презирая себя за малодушие, она взяла нож и принялась резать второй кусок бекона. На ресницах ее дрожали слезы, но она не стала их вытирать, чтобы он не заметил, что она плачет. Мысленно убеждая себя, что она уступила просто потому, что голодна, а не потому, что испугалась его угроз, она сосредоточенно пилила мясо. Думать о чемто другом у нее просто не было сил.
Подложив кору в очаг на почти угасшие угли, она стала ждать, когда разгорится пламя.
– Подуй на угли или возьми мехи, – посоветовал он, спокойно глядя на ее мучения.
– Мог бы и сам развести огонь, вместо того чтобы давать советы, – буркнула она себе под нос, раздувая угли. Крошечные язычки пламени заплясали в очаге.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем ей удалось наконец развести огонь. Но куда ставить сковородку? Она не знала, но здравый смысл подсказывал ей, что ставить ее прямо в огонь нельзя – туда налетит пепел. Да к тому же сковородка может перевернуться. И обжечься можно… Она в нерешительности замерла со сковородкой в руке.
Господи, ну почему ее не научили таким простым вещам? Да потому, что никто не предполагал, что ей придется самой готовить себе завтрак.
– Возьми таганок, – раздался за спиной насмешливый голос. – И поставь его ближе к огню.
Таганок – что это? Она прикусила губу, чтобы не завизжать от злости. Должно быть, он имеет в виду черную чугунную подставку, стоящую рядом с вертелом.
Бросив угрюмый взгляд на своего мучителя, она взяла полотенце и, обхватив таганок, подвинула его к огню и поставила на него сковородку. Ну вот, скоро и завтрак будет готов – как говорится, не успеет кошка усы облизать. Настроение ее заметно улучшилось.
Когда жир на сковородке растопился, она с улыбкой направилась к столу и принялась резать хлеб. Кухня наполнилась аппетитным запахом жареного бекона. Вот ведь как все просто!
Разбойник все еще наблюдает за ней, но по глазам его ничего нельзя прочесть. На лоб ему упала темная прядь. О чем он думает? Наверное, в душе смеется над ней, неумехой.
А Ник все еще чувствовал вкус ее губ на своих губах и округлые формы ее тела под своими ладонями. Никогда еще ему не доводилось встречать настолько непрактичную и бестолковую женщину, но эти недостатки только добавляли ей очарования. Ему было трудно сохранять спокойствие, когда мясо начало подгорать, но так же трудно было и держаться от нее на расстоянии. Глядя на ее тонкую шею под гривой черных волос, он вспоминал аромат ее кожи. Он зачарованно смотрел на ее сосредоточенно сжатый рот – она резала хлеб.
– Бекон, – напомнил он ей, когда запахло горелым.
Она испуганно охнула, схватила полотенце и сняла сковородку с таганка. Опустив ее на подставку из кирпичей, она поморщилась.
– Мясо пропало, – жалобно проговорила она. – Сгорело.
– Поджарь еще, – пожал он плечами.
Она метнула на него быстрый взгляд – не сердится ли он, что она спалила завтрак? Хотя какое ей дело до того, что он о ней думает?
Спрятав сковородку за спину, она спросила:
– Мистер Ник, почему вы не ложитесь спать днем? Вы ведь ночью «работаете».
– Я сплю, когда устаю, и зови меня просто Ник.
– Я бы тебя разбудила, когда бекон будет готов.
– Выброси бекон в мусорное ведро и начни все сначала. – Он взял со стола ломоть хлеба. – А я пока перекушу, чтобы не умереть с голоду. – Он взял в кладовке горшочек с маслом и налил в кружку эля.
Серина тем временем выбросила подгоревшее мясо и отрезала новые куски. Щеки ее пламенели, глаза горели негодованием.
– Помоему, ты просто надо мной издеваешься, – проронила она, и пухлые губки ее обиженно дрогнули. – Тебе нравится меня мучить.
– Это не так. Просто если не занять тебя чемнибудь, ты с ума сойдешь взаперти от скуки.
Она подняла на него глаза, полные затаенной горечи.
– А ты меня не отпустишь?
– Отпущу, когда ты поймешь, что выдать меня равносильно смерти.
Она в сердцах швырнула нож на стол.
– Что ты намерен со мной сделать? Содрать с меня живьем шкуру? Повыдергивать ногти, а потом бросить в кипящее масло или перерезать мне горло?
Он не ответил. Может, он и отпустил бы ее, но это поставило бы под угрозу все дело. Если бы он мог ей довериться…
– У тебя не будет возможности меня мучить, – дерзко заявила она. – Я убегу, и не успеешь ты и глазом моргнуть, как тебя закуют в кандалы.
Он пожал плечами.
– Значит, я буду следить, чтобы ты не сбежала. Чем больше ты будешь меня дразнить, тем дольше просидишь под замком.
Он откусил кусок хлеба и смерил ее сердитым взглядом. Она невольно сжалась.
– Расскажи мне о себе, – попросил он, прожевав хлеб. – Ты из Суссекса? – Этот вопрос привел ее в замешательство. Она крепко сжала губы. – Если так, – продолжал он, – то странно, что я тебя ни разу не встречал. Я в Суссексе живу довольно давно.
– Сомневаюсь, чтобы разбойника принимали в порядочном обществе, – высокомерно обронила она. – Потомуто мы и не встречались.
Он усмехнулся.
– Справедливое замечание. И тем не менее мне кажется, что ты не из Суссекса.
Она поднесла куски бекона к огню так осторожно, словно это был новорожденный младенец, и разложила их на сковородке. Положив таким образом начало новому эксперименту, она осталась стоять спиной к Нику.
– Я ведь не знаю твоего настоящего имени, поэтому можешь смело говорить свой адрес.
– Я из Сомерсета, – нехотя ответила она и бросилась к столу за ножом. Неловко орудуя им, она перевернула на сковородке куски бекона.
– Хм, ты удалилась достаточно далеко от дома. Разве твоя семья не скучает по тебе? Неужели никто до сих пор за тобой не послал?
Она молча покачала головой. Плечи ее устало ссутулились под тяжестью навалившегося на нее горя. Он почувствовал, что с ней произошло какоето несчастье, хотя сама она не обмолвилась об этом ни словом.
Ник любовался ее стройной фигуркой – тепличный цветок, заботливо взращенный в оранжерее и теперь выброшенный на помойку.
– Я сама могу о себе позаботиться, – пробормотала она еле слышно.
Сердце его сжалось: он догадался, что она плачет, но старается этого не показывать. И он решил сделать вид, что ничего не заметил.
– В Лондоне небезопасно, я уже устал тебе это повторять.
– Не думаю, что людская злоба и ненависть подстерегают человека только в Лондоне. Мне знакомы чувства униженных и разочарованных в жизни людей.
Он расхохотался.
– Разочарованных? Вы сама наивность, миледи Загадка. Люди в этом городе не страдают от разочарований и утрат. Они преспокойно убивают друг друга, чтобы выжить.
Она сняла с таганка сковородку.
– Они страдают от несправедливости и поэтому вымещают зло на других. Это мне знакомо. Всю свою жизнь я была свидетелем жестокости… не по отношению к себе, но к близким мне людям.
Ее слова болью отозвались в его душе, и легкомысленное замечание замерло у него на устах. Он тяжело вздохнул, вдруг припомнив картины детства, полные лишений и невзгод. Эти воспоминания до сих пор терзали его сердце.
