Держа в руках свою двууголку, украшенную плюмажем, он ступал решительно и твердо, словно сопротивляясь встречному ветру.
— Посланник Марш, — произнес он низким голосом, пожимая руку Эрлингтона. — Я прибыл в ваше распоряжение. Чем могу служить?
— Пожалуйста, садитесь, генерал. Я бы выслушал ваш рапорт по восстанию в Северном нагорье.
Генерал приподнял свою саблю и опустился на предложенный стул, после того как сел Эрлингтон.
— Простите мою фамильярность, посланник, но стоит ли так беспокоиться о битве, когда после вашего спасения не прошло и недели? И хотя на корабле вы добрались до Англии очень быстро, я прекрасно понимаю, что путешествие было достаточно сложным. Возможно, вам стоит еще немного отдохнуть.
— Мне довольно сложно отсыпаться в такой момент. Уверен, вы это понимаете.
— Сэр, мои лучшие люди, опытные солдаты, стоят на посту, внутри и снаружи, охраняя дом круглые сутки. Пожалуйста, чувствуйте себя спокойно. Похищение не повторится.
— Спасибо за заботу, генерал. Но уверяю вас, что я уже почти пришел в себя. Однако, находясь в здравом уме, я не хочу отдыхать, когда страдают наши шотландские братья. Пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете, ничего не утаивая.
Генерал Фробишер вскинул голову.
— Как будет угодно. Наши войска вступили в сражение с мятежниками на трех фронтах — двух в Россшире и одном в Инвернессе. В последнем одержана решительная победа. К чести бунтовщиков, они были хорошо вооружены и обучены, однако мы значительно превосходили их по численности. Также помогло то, что боевой дух пехоты слабел с каждым часом битвы. Многие дезертировали с поля боя. К моменту окончания сражения большая часть войска сбежала в горы.
Эрлингтон кивнул.
— Сколько убитых?
— Наша армия потеряла девятьсот пятьдесят три завербованных, двадцать три офицера, четырнадцать…
Эрлингтон остановил его.
— Я не о нас. Я о них. Каковы потери шотландцев?
— О? — Брови генерала сошлись на переносице в недоумении. — Шотландские потери исчисляются тысячами, сэр. По последним данным, примерно тридцать две сотни убитых и раненых.
Эрлингтон нахмурился:
— Тысячами…
Он резко встал, подошел к окну и уставился в пустоту. Мысленно перенесся назад, в тот день в замке Рам-Друайон, когда он пытался убедить собравшихся солдат сложить оружие. В его памяти всплывали лица стариков и юнцов, негодных для серьезных сражений. Не было никого менее готового к войне — кроме того, они боялись наказания за отказ участвовать в ней.
Генерал заерзал на стуле.
— Посланник, должен признать, я немного удивлен вашей реакцией. Я ожидал, что вы выразите больше удовлетворения, услышав о потерях в стане наших врагов.
Эрлингтон покачал головой, закрыв глаза на предвзятость генерала.
— Люди, которые сражались в Инвернессе, не являются моими врагами, генерал. И вашими тоже. Если бы ситуация обострилась, она бы переросла в гражданскую войну. Войну между братьями. Никогда не забывайте, против кого вы на самом деле сражались.
Несколько мгновений генерал молчал.
— Тем не менее я надеюсь, что вы по крайней мере поприветствуете подавление мятежа против его королевского величества.
Эрлингтон вздохнул и сменил тему:
— Что стало с зачинщиками? Скин, Кинросс… Маккалоу?
Голос генерала звучал торжественно:
— Скин и Кинросс убиты на поле боя. О Маккалоу пока ничего не известно. Если его найдут живым, он будет арестован и отправлен в Лондон, где ответит за государственную измену. Надеюсь, вы рады, что сможете призвать своего похитителя к ответу?
— Да. Но не потому, что он напал на меня. А потому, что он и его соратники заставили страдать миролюбивый народ Шотландии, используя насилие как политическое оружие.
Генерал втянул щеки.
— Если позволите, посланник, у каждого человека на том поле боя был выбор. Если он поднял меч на корону, значит, заслужил свою участь как нарушитель покоя короля.
Эрлингтон сел на стул и сложил руки на коленях.
— Мир существует там, где есть справедливость. А ее-то шотландцам и не хватало. — Эрлингтон тяжело вздохнул. — И поэтому я намерен искать аудиенции у принца-регента и умолять его просить парламент отменить налог на зерно и вместо этого взимать его с других товаров. Может, это уменьшит нужду шотландцев. И примирит его высочество с населением его северных владений. — Эрлингтон кивнул своим мыслям. — Да, исходя от меня, это предложение будет много значить.
— Как пожелаете. Это все, сэр?
Генерал поднялся со стула.
— Спасибо, генерал Фробишер, — произнес Эрлингтон, пожимая его руку. — Я уверен, принц щедро наградит вас за победу в Северном нагорье.
И Эрлингтон откинулся на спинку стула, погрузившись в свои мысли. Время текло незаметно, когда он размышлял о будущем.
— Отец?
Он обернулся на голос. На пороге стояла его обожаемая дочь. При виде Серены Эрлингтон вспомнил о том, что его возраст и слабость не позволили ему защитить ее. На самом деле это она его защищала.
— Серена! — сказал он, тепло улыбаясь. — Заходи, заходи!
Она обошла стол, встала позади стула и обняла отца.
— Не видела тебя за завтраком. Как ты себя чувствуешь?
— Лучше с каждым днем. Я рано проснулся и решил написать несколько писем.
Серена приложила руки к его груди.
— Ты же знаешь, что доктор велел тебе отдыхать, — напомнила она.
— Он слитком уж осторожен. Я отказываюсь валяться, как старый кот. Я хорошо себя чувствую.
— И почему ты такой упрямый?
— Должна же ты была от кого-то унаследовать это качество.
Она поцеловала отца в щеку и села напротив.
— Ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы вернуться в Лондон?
— В скором времени. Но я не вижу причин, чтобы ты не могла туда отправиться уже сейчас.
— На самом деле, отец, — нерешительно произнесла она, — я не испытываю никакого желания возвращаться.
Эрлингтон не выказал никакого изумления.
— Да?
Брови Серены сошлись на переносице.
— Ты не выглядишь удивленным, услышав это.
Лицо Эрлингтона смягчилось.
— Вообще-то ко мне вчера заходил Малькольм. Кажется, у него есть к тебе вопрос.
Щеки Серены залил румянец.
— А…
— Ты любишь его?
Румянец стал еще гуще.
— Сказать по правде, отец, это так.
— Я всегда подозревал, что ты будешь завидной невестой, — поддразнил дочь Эрлингтон. — Он
