будет отправить в Шотландию позднее.
Леди Келли кивнула:
– Я думаю, Роберте лучше переодеться мальчиком, пока она не выберется из Лондона. – Она повернулась к своему брату и спросила: – У тебя, наверное, найдется что-нибудь подходящее, Генри?
– Думаю, да, – ответил Генри и пошел к выходу.
Через час Роберта вместе со своим дядей и теткой была уже в конюшне. Одетая во все черное, она походила на худенького грума в поношенной мужской одежде, слишком, просторной для нее. Черная шляпа скрывала ее густые волосы. А под плащом на груди висела кожаная сумка, в которой тихо сидел Смучес. Дядя нес вторую сумку с одеждой для мальчика вместе с самыми необходимыми в пути вещами.
Возле конюшни в молчании стояли Гордон, Даб, Мунго и Генри, ожидая ее появления. Четыре лошади были уже оседланы.
Гордон посмотрел на темное безлунное небо и сказал:
– Ночь прямо как в Хайленде, словно созданная для побегов. Ты готова сесть в седло, ангел?
Роберта кивнула, но его тон и нетерпение не понравились ей. Как это похоже на горца – радоваться, отправляясь ночью в дорогу, и возбуждаться от опасностей, которые могут встретиться в пути.
Она повернулась к леди Келли и дяде Ричарду:
– Спасибо вам за гостеприимство, это было самое лучшее время в моей жизни. Надеюсь, девочки не обидятся и не рассердятся на меня за то, что я не простилась с ними.
– Я объясню им, и они поймут, – ответила леди Келли.
Граф бросил на Гордона многозначительный взгляд, а потом сказал племяннице:
– Наш дом всегда открыт для тебя.
Роберта обняла и расцеловала их и повернулась к Генри.
– Милорд, я сожалею…
– Ты не сделала ничего, за что нужно извиняться, – прервал Генри, приложив палец к ее губам. Потом, поцеловав ее в шеку, добавил: – Будь счастлива, дорогая.
Роберта почувствовала, что вот-вот заплачет. И прерывающимся шепотом сказала:
– Благодарю вас, милорд.
Она повернулась к мужу, чтобы сказать, что готова, но тут же отшатнулась, почувствовав отвратительный запах, исходивший от него и брата. Гордон приблизился и положил что-то в оба ее кармана, но она не могла разглядеть, что это было.
– Какая вонь! – вскричала Роберта, когда Смучес в ее сумке завозился и чихнул. – Что это такое?
– Лошадиный навоз.
– Что-что? – переспросила она. – Ты с ума сошел?
– Наоборот, – с лукавой улыбкой ответил Гордон. – Я хорошо соображаю. Этот запах собьет с толку любопытных, мимо которых мы будем проезжать.
– Фу, отвратительно! Я не хочу, чтобы от меня так воняло. Меня сейчас вырвет.
– Извини, ангел. – Гордон подвел ее к лошади и помог сесть в седло. – Обещаю избавить тебя от навоза, как только выедем из Лондона.
Даб и Мунго уже сели на лошадей. Когда Гордон взялся за поводья своего коня, Генри Талбот остановил его.
– Инверэри, мне надо перемолвиться с тобой парой слов.
Гордон оглянулся и кивнул. Потом подошел к нему:
– Ну?
– Береги ее, – сказал Генри, понизив голос.
Гордон посмотрел английскому маркизу прямо в глаза и веско произнес:
– Роберта никогда не вернется в Англию.
– Я знаю.
Гордон протянул сопернику руку в знак дружбы и заверил:
– Клянусь, я буду охранять ее, не щадя своей жизни.
– Надеюсь, ты сдержишь свое слово, – тряхнув головой, сказал Генри. – Или ты мне ответишь.
Гордон быстро повернулся и сел на коня. И четверо молодых шотландцев, выехав со двора, поскакали по дороге, ведущей к Стрэнду.
Роберта оглянулась через плечо, чтобы бросить последний взгляд на усадьбу Деверо и навсегда проститься со своей мечтой. Она понимала, что сюда больше не вернется никогда.
Призвав на помощь всю твердость духа, свойственную горцам, она решила храбро встретить свою судьбу, бросить ей вызов, если понадобится. И, сосредоточив взгляд на дороге перед собой, с мрачной решимостью пустилась в путь.
8
Проклятье, с такой женушкой не оберешься хлопот, подумал Гордон, пришпоривая коня. Неизвестно, что будет с ними в течение следующих двух недель, во время долгого путешествия через всю Англию в Шотландию, и уж тем более неизвестно, как сложится их жизнь дальше.
Доехав до конца набережной, они свернули налево у Чэринг-Кросс и поехали по Оксфорд-стрит. Чем большее расстояние будет отделять их от особняка Деверо, тем больше капризничать будет его жена. Ей будет холодно. Она устанет. Она проголодается, несмотря на тошноту, которую вызывал у нее конский навоз. Как будто ему этот запах нравится, как будто он наслаждается ароматом конского дерьма!
Гордон искоса взглянул на жену, и нечто вроде улыбки тронуло уголки его губ. Разрумянившаяся, с решимостью во взоре, она пока что ни на что не жаловалась и не капризничала – ожидание опасности преобразило ее. Едва ли Лавиния Керр вынесла бы то, что терпела Роберта. Возможно, это объяснялось тем, что Роберта родилась в суровой северной части Шотландии, а Лавиния – в южной, низинной. Как бы то ни было, но его жена может оказаться достаточно стойкой для маркизы, а впоследствии и герцогини Арджил.
– Нам со Смучесом нужно остановиться, – вдруг заявила Роберта, и голос ее громко прозвучал в ночи.
– Нет, – одновременно сказали Гордон и Даб.
– Но это срочно.
– Нет.
Так и скакали все четверо без устали, стараясь оставить к рассвету как можно большее расстояние между собой и усадьбой Деверо. Не останавливаясь, они миновали деревни Хэрроу, Кукхэм, Марлоу и Хенли.
– Послушай, Роб, – сказал Гордон, пытаясь завязать с ней разговор и отвлечь ее мысли от тягот пути. – Как графу удалось удержать Уолсингема и Берли от того, чтобы они сразу не арестовали тебя?
– Дядя Ричард настоял, чтобы Уолсингем получил сначала ордер на арест. А лорд Берли, хоть и неохотно, согласился с этим, – ответила Роберта. – Кроме того, я… – Она осеклась, смутившись и не желая рассказывать о своем собственном-поведении, не свойственном леди.
– Кроме того, что?
Роберта почувствовала, что краснеет.
– Я напугала Уолсингема своим кинжалом «последнее средство» и заставила отступить.
Гордон и Даб разразились смехом.
– Ты подняла кинжал на государственного секретаря! – воскликнул Мунго в изумлении.
– Ну вот, я же говорил, – продолжая смеяться, напомнил Гордон. – Ты разговариваешь и держишься, как английская леди, но твои замашки выдают в тебе уроженку шотландского высокогорья.
– Но почему ты кинулась на него с кинжалом? – спросил Мунго.
Роберта наклонилась к шее коня и попыталась придумать какую-нибудь правдоподобную причину, чтобы не говорить правды. Она же обещала дяде хранить в тайне известие о казни Марии Стюарт и не собиралась нарушать свое слово.
– Мне не понравилось, как этот тип смотрел на меня, – не слишком убедительно солгала она. – Очень
