Демоны не видят сны. Просто пребывают в состоянии покоя. Некоторые умеют спать. Но им нет нужды освобождать мозг от всего, что терзало их целый день. Привилегия тех, кто лишен свободы воли.
Но люди… Что ж, люди должны видеть сны, иначе не миновать им безумия. Начнутся слуховые расстройства — вроде роз, потешающихся над ними в саду. Или видения — демоны в закусочной, монстр- плющ в душе.
Странно, моя повседневная жизнь изобиловала всякой злобной мерзостью, а сны выходили нормальные, что было даже досадно. Там не было ни маньяков с ножами, жаждущих разрезать меня на конфетти. Не было и неуязвимого ментального порождения в маске, пытающегося расплавить мою кожу в джакузи. С такой чепухой я бы справилась. Более того, такой сон был бы даже приятным развлечением.
Сидя на постели, я яростно терла глаза, стараясь не разбудить Пола. Мне бы следовало сбежать в ванную или в гостиную, но я не могла заставить себя покинуть общество Пола. После того, что мне пришлось пережить накануне, да еще кошмарного сна, сейчас, в самые мрачные предрассветные часы, я решительно не желала оставаться одна. Может быть, из неуверенности или страха. Или из чистого эгоизма. Я понятия не имела; мои знания о человеческих эмоциях вряд ли простирались так далеко. Но что бы я ни переживала в данный момент, ангельские крылышки тут не мелькали. И я не знала, как положить этому конец.
Словно в подтверждение мой ум снова начал проигрывать картинки сна. Начиналось все очень хорошо — мы с Полом были в постели, но не спали. Это было исступленное соитие, как у беглых монахов в женском общежитии. Я скакала верхом на Поле, точно он был моим белым жеребцом и одновременно Белым Рыцарем; секс-кентавром, чьи пропорции внушали благоговение.
Наши пальцы сплелись, мое тело возбужденно отзывалось на каждое его движение внутри меня, заполняя меня… Никаких барьеров — ни слов, ни презервативов. Только он и я, вместе. Когда мы оба дошли до конца, я закричала, забилась в экстазе.
Когда затихло эхо наших криков, мы лежали рядом, сплетясь телами, и пот начинал высыхать. Я улыбалась, устраиваясь рядом с Полом. Мне было хорошо. Я была в безопасности.
А потом он спросил меня, что произошло тогда в саду.
— Ничего, — ответила я, начиная нервничать.
Я не хотела об этом говорить, не хотела ему напоминать — в который раз, — что быть со мной означает иметь дело со сверхъестественным. С ненормальным. А ведь мы и устроили этот уик-энд, чтобы сбежать от вещей такого сорта.
Обнимающая меня рука напряглась.
— Когда ты наконец начнешь мне доверять?
— Я тебе доверяю.
— Как бы не так.
— Доверяю, — сказала, то есть закричала, я.
Кем, черт возьми, он себя возомнил? Вырвавшись из объятия его руки, я приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо.
— Я рассказала тебе мою историю, всю, без утайки, рассказала правду о моей роли в преисподней. Сказала тебе, что стала человеком. Чего еще ты от меня требуешь?
— Доверие не единовременный акт, Иезавель, — сказал он, и мое инфернальное имя слетело с его языка как ругательство. — Это долгосрочное обязательство.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Не понимаешь? — Он пристально смотрел на меня, и его взгляд задевал меня за живое. — Что-то произошло там, в саду. С чего бы ты вдруг решила, что ненавидишь цветы?
Я прикусила губу, чтобы остановить готовый сорваться с языка поток слов. Не могла я ему признаться! Я не должна поднимать волну в этот уикэнд. Ничто не должно напоминать ему о моем прошлом. Я заключила договор сама с собой. Ведь как ведут себя люди: они клянутся себе, что сделают то- то и то-то или перестанут делать то-то и то-то. Клянутся изменить дурные привычки. Люди лгут самим себе.
Отсюда еще одно различие между демонами и смертными — демоны лгут другим, но никогда не лгут себе. Это не предусмотрено их природой.
— Ничего там не случилось, — сказала я.
— Врешь.
— Проехали.
— Почему ты мне не доверяешь?
«Просто возьми и скажи ему. Он поймет».
А если нет? Если оттолкнет меня и побежит прочь, чтобы найти нормальную женщину, не отягощенную узами ада? Сама не зная почему, я разозлилась, чувствуя, что меня предали. Я сказала:
— Пол, у меня просто случился нервный срыв там, в саду. Неужели мы не можем наслаждаться выходными без того, чтобы ты изображал психоаналитика?
— Почему не разрешишь мне попытаться тебя спасти?
— От чего? Фанатика проповедника?
Он отвернулся, ничего не ответив. Надменно расправил широкие плечи — красноречивый жест. Через некоторое время он вздохнул — тихий, скорбный вздох, от которого у меня перехватило дыхание, а глаза вдруг налились слезами.
— Иезавель, — сказал он, и я вздрогнула от звука собственного имени. — Я люблю тебя всем сердцем. Но не заставляй меня выбирать между моими идеалами и тобой.
— Я не понимаю, — сказала я. Слова застревали в горле. — Выбирать? Разве я заставляю тебя делать выбор?
— Все бесполезно, если ты не разрешаешь мне помочь тебе. — С этими словами он повернулся ко мне спиной и заснул.
А мой сон закончился тем, что я проснулась и увидела, что лежу обнаженная в темноте и гадаю — неужели мы действительно ссорились? Нет, между нами не легла неосязаемая стена; царила мирная тишина, никаких обид.
Но семена уже брошены в почву.
«Почему ты мне не доверяешь?»
Я доверяю тебе, любимый. Клянусь.
Но ты ведь не говорил мне этого? Это мое собственное чувство вины приняло твой облик во сне, так?
Я смотрела, как он спит и мирно улыбается. По крайней мере хоть ему снилось что-то хорошее. Наверное, его сон закончился, когда закончился наш восхитительный любовный акт. Никаких посткоитальных дискуссий, отравляющих все удовольствие.
Что меньшее из двух зол? Сказать ли правду Полу, потому что он хотел знать и заслуживал доверия, или скрыть правду, потому что я не хотела напоминать ему о своем адском прошлом?
Уф!..
Вздохнув в изнеможении, я бросилась на подушки. От этой штуковины, что зовется свободой воли, хочется выть белугой.
Сквозь похрапывание Пола и гудение невысказанных слов в моем мозгу что-то царапалось и шуршало, словно ползущий по стене побег плюща, прокладывающий дорогу к солнцу.
Глава 8
