ребятишек. – Совершенно не сержусь. Я слишком люблю вас обоих, чтобы сердиться.
Рис чуть отстранился, чтобы взглянуть на нее.
– Но ты сердилась на нас, когда мы попытались раскачаться на той лозе, – напомнил он.
– То совсем другое дело, милый. Я испугалась за вас, поэтому сильно рассердилась. Но это произошло только потому, что я вас очень люблю.
Лицо Мэдока в замешательстве сморщилось.
– А на Клива ты тоже сердишься, потому что любишь его?
Услышав такую нелепость, Уинн от удивления открыла рот.
– Это я-то люблю его? Как… как глупо так думать. Мэдок, я вовсе не имела в виду, что я люблю каждого, на кого сержусь. Ты и остальные дети – другое дело, я о вас беспокоюсь, поэтому иногда кажется, что я сердита. Но я всегда – всегда! – люблю вас. Даже когда наказываю. А что касается Клива Фицуэрина…
Она замолчала, не зная как объяснить свой гнев к англичанину и при этом не проговориться о цели его приезда в Уэльс.
– Клив Фицуэрин из Англии, а Англия враг Уэльса. Вы это уже знаете.
Когда оба брата кивнули, ей стало как-то спокойнее. По крайней мере, она убедилась, что находится на правильном пути.
– Мне очень трудно доверять англичанам. Даже когда они ведут себя как друзья, я боюсь, как бы они не обратились в наших врагов.
Последовало короткое молчание, пока братья переваривали услышанное.
– А вот Дрюс на них…
– …больше не сердится.
– Да, но я уверена, что Дрюс все время настороже, на всякий случай.
– Но… но зачем ты тогда подарила Кливу награду?
– Да, Уинн, зачем ты тогда подарила ему горячий поцелуй, который должен был получить Дрюс?
Уинн опять потеряла опору под ногами. Она потянулась к амулету и начала его нервно гладить.
– Это была вовсе не награда. Да и вообще Дрюс не хотел…
– А Дрюс рассердится, что ты отдала его награду Кливу? – перебил ее Мэдок.
– Нет! – воскликнула Уинн и прикусила в нерешительности нижнюю губу. – Но я не хочу, чтобы кто- нибудь из вас рассказал ему об этом.
– А почему?
– Ну, видите ли, Дрюс иногда бывает чересчур заботлив, и он может рассердиться на англичан.
– Но почему?
– Потому что… потому что он не хочет, чтобы англичане слишком долго задерживались в Уэльсе.
– Но почему? – продолжали хором допытываться темноголовые мальчишки.
– Потому что… – Она вздохнула от безысходности. – Потому что потому. – Она присела перед близнецами и попыталась, как могла, изобразить оживление. – Это будет наш маленький секрет. Наша особая тайна. Договорились?
Мальчишки обменялись взглядами. Потом дружно кивнули.
– Дрюс никогда не догадается, что его награда досталась Кливу.
– Мы ни за что ему не расскажем.
– Вы не должны никому рассказывать, – настойчиво произнесла Уинн. Хотя ей очень хотелось изменить мнение детей, будто поцелуй служит наградой, она знала, что это невозможно. Стоило близнецам вбить себе что-нибудь в головы, ничто не могло переубедить их. У нее оставалась только одна надежда: взять с них клятву сохранить все в тайне. – Ни одной живой душе, – повторила ока. – Обещаете?
– Обещаем, – ответили братья. Уинн снова вздохнула и выпрямилась.
– Ладно. А теперь бегите. Кажется, Дрюс собирается помочь вам смастерить лук и стрелы. Но помните, вы обещали, – прокричала она вслед заторопившимся малышам.
Уинн стояла и смотрела, как мальчишки мчались наперегонки по пыльному двору. Один раз они остановились, чтобы подкрасться к бестолковой наседке, потерявшей свой выводок, но когда та вовсю раскудахталась, они бросили это дело и опять побежали своей дорогой. Рис остановился, собираясь поднять что-то с земли, и именно эту секунду Мэдок выбрал, чтобы припустить во все лопатки. Рис тут же принял вызов и, пока догонял брата, все время кричал, что тот обманщик.
Но стоило им скрыться за кухней, как любящая улыбка погасла на лице Уинн, и ее мысли вернулись к англичанам. Она невольно потянулась к маленькому кожаному кисету, лежавшему в сумочке у талии, и сжала его, чтобы обрести уверенность. Сейчас более чем когда-либо было необходимо услать англичан прочь.
Клив с каждым разом наглеет.
А она явно теряет способность сопротивляться.
Казалось, будто он чувствует ее слабость и поэтому становится все сильнее.
Уинн выхватила из сумочки кисет и уставилась на него, словно он был ее единственной надеждой.
