Розмари Роджерс
Это неистовое сердце
Пролог
– Дурная кровь! Это дурная кровь. Говорят, в каждом поколении Дэнджерфилдов рождается паршивая овца! Недаром таких зовут дьявол-Дэнджерфилд! – Энергично обмахиваясь веером, миссис Ликок продолжала: – Все эти браки между родственниками… чего иного ожидать?! Мелчестер получил прозвище Сумасбродный Граф… Конечно, он пока еще не выкинул ничего по-настоящему безумного, но лично я считаю: позволять Ровене все, что девчонке в голову взбредет, – чистое безобразие! Этот характер… Помните, как она однажды чуть не до смерти запорола грума за то, что он забыл почистить ее лошадь?! Подумать только, единственная белая женщина во всей провинции Джанпур, которая присутствовала при публичной казни! Полковник сам говорил мне, как был потрясен, увидев ее там, а девчонка даже глазом не моргнула!
Необходимо, – авторитетно заявила миссис Ликок, – что-то предпринять! Вы знаете, мой дорогой муж терпеть не может вмешиваться в чужие дела, но я попрошу его поговорить с губернатором! Нельзя допустить, чтобы вышел скандал, особенно если в нем замешаны молодая англичанка и туземный принц.
У тех уроженок Англии, которые нашли в себе мужество последовать за своими мужьями на край света, в маленькую провинцию Джанпур, вошло в обычай собираться каждый день за чашкой чая. Когда за столом председательствовали миссис Ликок, жена епископа, или миссис О’Бэньон, чей муж командовал немногочисленным английским гарнизоном, такие встречи превращались в формальные собрания, где строго соблюдались все правила этикета, подавались крохотные пирожные, тонкие, как лепестки, сандвичи, фрукты и где обе леди поочередно разливали чай из серебряного чайника.
Сегодня во главе стола сидела миссис Ликок. Налив последнюю чашку дымящегося чая, она наклонилась вперед.
– Кстати, о дисциплине, – сказала она, слегка понизив голос, – должна признаться, что не только туземцы нуждаются в твердой руке! Поверьте, мои дорогие, поведение этой девчонки с каждым днем становится все более возмутительным!
С тех пор как граф Мелчестер, британский наместник провинции Джанпур, привез с собой внучку, Ровена Дэнджерфилд служила предметом постоянных сплетен среди маленькой английской общины.
– О небо! – охнула миссис О’Бэньон, выпрямляясь. – Неужели все эти слухи правдивы?
– Я узнала от грума, Мохамед Хана, что она встречается с принцем во время прогулок верхом, а если помните, только на прошлой неделе мы говорили о том, как рад махараджа, что сын так долго у него гостит на этот раз.
– Боже! Вы думаете, он остался именно поэтому? – Маленькая миссис Лавинг, жена младшего субалтерна, широко открыла голубые глазки.
Миссис Ликок благосклонно улыбнулась, показывая, что прощает непрошеное вмешательство.
– Все знают, что Шив Джанпур питает гораздо большее пристрастие к злачным местам Бомбея и Дели, чем к провинции, правителем которой станет в один прекрасный день! Он учился в Оксфорде, как и отец… но этих туземцев ничем не исправишь – стоит им только возвратиться сюда, и о цивилизации забыто.
– Но, Мэрион! – взволнованно воскликнула миссис О’Бэньон. – Губернатор, несомненно, знает обо всем… и… хотя… голова его набита безумными идеями… не думаю, что…
– Вы знаете так же хорошо, как и я, Элен, он позволяет девчонке все, что ей только вздумается! Даже ездить во дворец… и заходить на женскую половину! Кстати, омерзительный, совершенно нехристианский, языческий обычай у этих индийских принцев – иметь несколько жен! Даже у нынешнего наследника их не меньше пяти! Отец женил его чуть не в младенческом возрасте!
– Ох! – пролепетала миссис Лавинг, и женщины постарше понимающе взглянули на нее.
– Вы здесь недавно, дорогая, и не представляете, насколько примитивны эти туземцы! – усмехнулась миссис О’Бэньон.
– Конечно, – добавила миссис Ликок, – а кроме того, вы еще не знакомы с губернатором, не так ли? Мой муж, милый, добрый, милосердный человек, находится на грани отчаяния! Губернатор обязан служить примером… но чтоб… годами нога его не ступала в церковь, не говоря уже о высокомерной, наглой девчонке, его внучке! Я пыталась объяснить ему, что в этой языческой стране детей нужно учить правилам религии, пока они еще достаточно молоды, иначе чуждое влияние… Но он оборвал меня! Не дал слова сказать, только насупил свои мохнатые брови и ответил, что не желает, чтобы в голову его внучки вбивали замшелые догмы! Клянусь, я дар речи потеряла! Иногда я сомневаюсь в том, что он вообще христианин!
– Но вы рассказывали о Ровене, – напомнила миссис О’Бэньон; ее приятельница страдальчески вздохнула.
– Да-да, конечно. Ну что ж, по моему мнению, все это – следствие дурного воспитания. В школу она не ходила, а когда я упомянула, что моя дорогая Марша уезжает в английский пансион с прекрасной репутацией, губернатор только проворчал, что не позволит испортить жизнь внучке уроками музыки и живописи. Заявил, что сам будет ее обучать. Выписал из Франции и Германии, не говоря уж об Англии, кучу книг, и если девчонка не носится верхом и не отправляется на охоту за тиграми, значит, зарывается по уши в эти книги, которые, я уверена, вряд ли подходящее чтение для девушек ее возраста.
Миссис Ликок, для пущего эффекта, сделала драматическую паузу, но тут миссис Лавинг, сведя светлые брови, тихо сказала:
– О, я и не думала, что она еще ребенок… то есть… я почти уверена, что слышала, как кто-то говорил, будто ей уже восемнадцать.
– Ровене Дэнджерфилд семнадцать, но по ее виду этого не скажешь! Ей абсолютно все равно, как одеваться и что костюмы для верховой езды стали слишком тесны и коротки. Вечно выезжает в самое жаркое время дня, с непокрытой головой, представляете?! Чудо, что у нее еще не было солнечного удара. Моя Марша всегда надевала шляпу, выходила под зонтиком, и только благодаря огуречному лосьону загар к ней не приставал. Ровена же черна, как головешка, а с этой гривой темных, вечно не расчесанных волос
