конвульсивных движениях или подобно вихрю кружится и мчится в пространстве. Все эти телесные спутники экстатического волнения наступают и развиваются в форме резко выраженных автоматических или даже насильственных, непреодолимых движений.
Благодаря столь мощному и самодвижному развитию телесных явлений, сектантский экстаз нередко производит впечатление феномена, прежде всего, физиологического, простого разряда сильного нервного возбуждения, по отношению к которому душевные переживания кажутся чем-то производным, отраженным. Недаром сами сектанты свои экстатические восторги объясняют игрой сердца и мускулов, под наитием благодати Св. Духа, которая, по их словам, «проходит во все суставы».
В некоторых исключительных случаях экстаз сектантов, по той же причине, как бы утрачивает свой религиозный характер, кажется исключительно физическим явлением, совершенно сходным с его противоположностью — припадком бесоодержимости (курсив мой. — А.Д.). В период возникновения малеванщины (массового сектантского движения на Украине, конца XIX века, «Христом» которого объявил себя крестьянин Кондратий Малеванный. — А.Д.) религиозные собрания более чем в сто человек иногда, под влиянием экстаза, «поголовно поражались судорогами всевозможного вида и форм. Такие собрания, лишенные всякого молитвенного или религиозного оттенка, производили, по словам очевидца, крайне тягостное впечатление своим де-мономаническим характером».
Абсолютная схожесть экстаза и хорошо известной врачам начала века «бесоодержимости» заставляют вспомнить еще одно понятие, встречавшееся в нашей книге. Так и хочется назвать экстаз искушением — тем самым словом, которым Олдос Хаксли характеризовал свое мескалиновое опьянение.
Искушением и экстаз, и LSD, и другие «экстатические» наркотики делает незаметная на первый взгляд подмена. Прорываясь к взаимодействию с тем, что в сектах называлось «Святым Духом», сектант на самом деле прорывался лишь к общению с самим собой — с древними хтоническими силами собственного бессознательного.
Силы эти во время временной экстатической диссоциации личности пытались стать сущностями, воспользоваться энергиями «Я»-чувства. Архетипы пытались стать на место «Я» — взять контроль над поведением сектанта. Возникала экстатическая синхронистичность. У наблюдателя начала века (еще не преодолевшего в себе христианского мировоззрения) подобная «одержимость архетипами» могла вызвать и вызывала ассоциацию с «бесоодержимостью».
Гордыня веры в возможность самодельного (рукотворного) чуда приводит сектантов к искушению, которое подменяет «аполлоническую» христианскую молитву «дионисическим» экстазом.
Такого рода искушение известно Христианству как соблазн самообожествления.
Подобное искушение становится особенно опасным для православного человека — человека, ощущающего Бога преимущественно имманентно — как основу собственной души. Действие соблазна собственного обожествления на человеческую душу отчетливо видно на примере хлыстовских «христов», включая в их число и «старца» Григория Распутина.
Только вдумайтесь! Люди секты изготавливали (в прямом смысле этого слова) для себя из одного своего товарища «христа» или «богородицу». Им отрезали мужские половые органы или женские груди. И эти люди с рукотворно изуродованными телами во время экстатических оргий действительно чувствовали себя «богами» — говорили и «пророчили» от их имени.
Соблазн самообожествления — непосредственная, конкретная психологическая основа стремления сектантов к экстатическим состояниям. Этот факт делает религиозное понятие важнейшим понятием медицины и психологии.
