заставляя «заговорить» почти «сырой» биографический материал. На первый взгляд его текст – только коллаж из фактов внутреннего и внешнего опыта, но даже если и так, то – коллаж отнюдь не случайный, а строжайшим и точнейшим, единственно возможным образом «выстроенный». Коллаж, самой своей структурой себя интерпретирующий и, тем самым, создающий некий язык и, соответственно, метатекст, который и позволяет (в обход каких бы то ни было прямых, явных, рефлексивных и теоретических, понятийных фиксаций) коммуницировать некие косвенные метасмыслы – то, что психоаналитическая теория прописала бы уже по ведомству «бессознательного».
У Зощенко, в отличие от традиционной психоаналитической работы, нет теоретического метаязыка, в терминах которого «переписывался» бы конкретный процесс анализа, замещая этот живой процесс. Создаваемая им композиция рассказа о том или другом случае (наррация – сказали бы сегодня) каждый раз такова, что она лишь делает прозрачным, выявляет для понимания некий, в каждом случае предельно конкретный психологический смысл симптома, образа сновидения, загадочного события биографии. Этот рассказ ближе по типу к тому, что Флоренский называл «символическим описанием» в противовес традиционно понимаемому естественнонаучному объяснению [130] .
Вместе с тем его можно было бы рассматривать и как реализацию того – опять же альтернативного «объясняющему» в духе естественнонаучного мышления – типа понимания, который обсуждал на примере разбора шекспировского «Гамлета» Л.С. Выготский [131] .
Зощенко и здесь, в плане конкретной работы, парадоксальным образом оказывается впереди психоаналитической мысли своего времени.
Впрочем, в этом, быть может, и нет ничего удивительного: всякий честно и последовательно выполненный опыт самопознания всегда больше любой, сколь угодно сложной и рафинированной теоретической схемы.
Это показывают и те немногие работы самого Фрейда, в которых он анализирует конкретные единичные случаи. Можно указать на его работу «Из истории одного детского невроза», быть может, лучшую его работу, отличающуюся редкой даже для основателя психоанализа тонкостью и многомерностью мысли. Чего стоит одно только обсуждение проблемы так называемых «вторичных фантазий», которое сразу же ставит фрейдовскую мысль, отделенную от нас многими десятилетиями (работа на языке оригинала вышла в 1917 году), в эпицентр наиболее интересных современных дискуссий вокруг психоанализа.
Психосоматика – это, еще недавно такое непривычное и непонятное, слово все чаще встречается не только на страницах специальных медицинских и психологических изданий, но и в литературе, рассчитанной на самый широкий круг читателей.
Чаще всего, правда, говоря о психосоматике, имеют в виду соматические расстройства, вызванные действием неблагоприятных психологических факторов, таких как единичные и кратковременные сильные душевные потрясения, психические травмы, шок, связанный с той или иной жизненной катастрофой, или же, напротив, действующее в течение длительного времени психическое напряжение, стресс и т. д. В этом случае психические факторы по своей роли и механизму действия встают как бы в один ряд с чисто физическими факторами. Так что говорят о психогенной «причине» того или иного соматического заболевания, но не о «смысле» (или даже «умысле») его. Между психическим фактором и тем или иным клиническим симптомом при этом предполагается чисто внешняя причинно-следственная связь, наподобие той, что существует между явлениями физическими. Значительно реже встречаются попытки посмотреть на соматический, клинический симптом с точки зрения его внутренней, собственно «психологической» конституции, попытаться в самом соматическом симптоме увидеть некое особое психологическое измерение, вскрыть смысл и своего рода психологическую «целесообразность», увидеть его – симптома – своеобразное «для того, чтобы» или «ради того, чтобы».
Для психолога болезнь – даже на первый взгляд чисто телесная болезнь – будь то экзема или хроническая пневмония, паралич ноги или расстройство желудка, гипертония или даже опухоль – выступает сплошь и рядом как особого рода психологическая постройка в душе человека – постройка с определенным смыслом, возникающая ввиду достижения некой цели, как попытка найти выход из иначе безвыходной ситуации, как последний шанс разрешить иначе неразрешимые проблемы, одним махом разрубить узлы, которые завязывались в жизни человека, быть может, долгие годы.
Иначе говоря, для психолога даже соматическая болезнь может иметь структуру акта поведения, преследующего определенную цель и использующего подчас сложнейшую систему
