невозможным следующий шаг, дальнейшее продвижение «в глубь бессознательного» пациента. Но тем самым создается опасность более эффективной защиты, сопротивления. И в случае классического психоанализа эта психотехническая двусмысленность интерпретации – возможность как бы автономного, внеситуативного существования смыслов, порождаемых психоаналитическими интерпретациями, вне здесь- и-теперь установившегося понимания, – возможность как положительного, так и отрицательного их использования, с прямо противоположными установками и последствиями, – все это в случае классического психоанализа является неизбежным.
В отличие от этого в психотерапии, ориентированной на духовного человека в человеке, в терапии, которую можно было бы назвать «психа-гогикой» – «душе- вождением», «душе-веди́нием» (в том смысле, в котором музыканты говорят о голосо-ведйнии), то есть в случае терапии, которая помогает человеку в поиске его пути и в следовании по нему, – в такой терапии двойственность психотехнических эффектов его самопознания исчезает. Она становится невозможной в силу особой природы реализующегося тут процесса понимания. «Понять» здесь означает – высвободить место для прихода и действия в человеке некой силы, которая способна вести к трансформации, преображению его существа, к его «второму рождению» в новом измерении его существования, в Новой жизни.
Понимание, стало быть, здесь также – другое. Оно, во-первых, предельно ситуативно и действенно, а во-вторых – событийно. В том углубленном смысле этого слова, который связывается сегодня с диалогической концепцией понимания, разработанной М.М. Бахтиным. Кратко его можно было бы выразить, перефразируя замечательную по своей афористичности цветаевскую формулу любви: «Понять, – сказали бы мы, – значит позволить другому быть, чтобы принять из-быток»! Впрочем: перифраз или парафраз? Не есть ли здесь понимание как бы особый род любви? Оговоримся: не той любви, которую мог бы иметь тут в виду психоанализ, говоря о феномене «перенесения». «Перенесение», точнее – положительная его составляющая: «любовь в перенесении» – это особый, искусственный – вызванный к жизни самой психоаналитической процедурой – вид привязанности, «влюбленности» пациента в терапевта (впрочем, как известно, есть и «контрперенесение»), который в форме здесь-и-теперь разыгрывающихся отношений к терапевту лишь воспроизводит, повторяет все существенные случаи привязанности пациента к близким ему людям в прошлом. В этой «психоаналитической любви», стало быть, «все старое» – только то, что «уже было».
Соответственно такой природе «любви в перенесении» и задача психоаналитика состоит, прежде всего, в том, чтобы распознать и идентифицировать «объект» чувства пациента среди значимых персонажей драмы его прежней жизни. «Любовь в перенесении», стало быть, целиком из прежней жизни пациента. И психотерапевт, который пытается работать с «перенесением» – поддерживая его, используя для достижения терапевтических целей (а Фрейд считал, что «перенесение» не только неизбежно в каждом случае психоанализа, но и необходимо, что это мощнейший рычаг, с помощью которого терапевт может сломить сопротивление анализу), – такой терапевт намеренно (но вместе с тем и неизбежно) ограничивает психоаналитический опыт тем, что только бесконечно воспроизводит и продолжает опыт прежней жизни пациента. Это соответствует основополагающим представлениям классического психоанализа о природе болезни и путях излечения, в соответствии с которыми в центр ставится работа с прошлым человека. «Освобождение» следует искать в прошлом человека и можно найти, не выходя за границы этого прошлого. Нынешний невроз пациента коренится в его прошлом. Как правило, в весьма отдаленном прошлом. Чаще всего – в событиях раннего детства. Это прошлое и нужно «возвращать», «воспроизводить» в процессе психоанализа в форме «перенесения». Итак, в психоаналитической «любви в перенесении» – «по определению» – нет ничего такого, чего бы не было в прежней жизни пациента. Мир психоанализа – это мир, в котором «всегда уже всё случилось»! Психоаналитик лишь воспроизводит «всё старое».
Понимание же в психагогике – поворачивая цветаевскую формулу – всегда впервые приводит к бытию то, что этим бытием изначально дано пониманию как его основание, – Другого, Друга! Это – не любовь-обладание, но – говоря словами Роджерса – «любовь с раскрытыми руками», любовь-творчество в самом строгом и серьезном смысле этого слова: любовь-преображение, преображающее «приведение» к бытию. Высвобождение места для бытия другого. Но одновременно (как необходимое условие этого) – высвобождение места для своего собственного бытия в понимании другого. Вспомним цветаевское: «принять из-быток», то есть «при-быль», «при-рост»
