исследования как раз и состоит в требовании независимости изучаемого объекта от каких бы то ни было процедур его изучения и, тем паче, от знаний, получаемых в исследовании. Подчеркнем еще раз: речь тут идет именно о «законах» жизни изучаемого объекта, а не просто о «траектории» его движения: собственно законы должны быть независимы – как от актов исследования, так и от знаний, которые исследователь в этих актах получает. Это, действительно, основная и обязательная предпосылка всякого естественнонаучного исследования.
Сказанным можно было бы и ограничиться в том, что касается первой из двух критик психологии – «критики естественнонаучного разума», и – по необходимости, совсем уже кратко – сказать о второй критике – «критике практического разума» в психологии.
Эта критика состоит во многом в критике ценностной ориентации современной психологии, прежде всего – практической психологии.
Всякий человек, если он хочет осмысленно заниматься каким-то делом, должен начинать со своего собственного самоопределения. И самоопределение это должно касаться, прежде всего, предельных целей и ценностей его работы. Для меня таких ценностей четыре. В направлении реализации их, как мне кажется, и должна двигаться психология, должен осуществляться поиск новой психологии, психологии будущего. Кто-то может выставить другие предельные ценности и – в соответствии с ними – искать иной, соответствующий им тип психологии.
Для меня это, во-первых, установка на «дельную» психологию, то есть – такую, которая могла бы иметь дело с реальными проблемами современного человека. С этой первой ценностью и сопряжена, по сути, критика естественнонаучного разума в психологии, поскольку строго экспериментальная психология оказывается далекой от живой жизни, будучи – по самой своей сути – обреченной иметь дело только с абстрактными лабораторными препаратами от человека, но никогда – с конкретным человеком в реальной жизни.
Во- вторых, психология должна быть такой, чтобы она могла иметь дело с «полным» человеком, со «всем» человеком во всей полноте его существа – с человеком, который является не только душевным, но и духовным существом, условием самого существования которого является духовная жизнь, работа над собой, или, говоря иначе, человеком пути.
Третья ценность состоит в том, чтобы и для самого психолога его профессиональная работа могла стать формой серьезной духовной жизни, работы над собой, собственного личностного роста. Чтобы можно было говорить о «пути психолога», или терапевта, подобно тому, как Михаил Чехов мог говорить о «пути актера», то есть такой форме своей профессиональной работы – актера над ролью или режиссера с актером, – которая была бы, вместе с тем, и путем его собственного духовного поиска и работы над собой. Практический психолог и терапевт не только может, но и должен – просто для того, чтобы быть таковым! – идти «путем психолога».
И, наконец, если продумывать до конца эти, уже сформулированные ценностные установки, следует прийти и еще к одному требованию: Новая психология должна включиться в поиск Нового человека, причем «нового» с большой буквы – в большом, евангельском смысле этого слова. Среди гуманитарных дисциплин сегодня можно найти немного таких, которые бы последовательно и всерьез пытались и могли включиться в поиск такого рода. С этой последней ценностной установкой связан целый ряд радикальных методологических требований, с которыми следует подходить к психологии, равно как и целый ряд фундаментальных проблем, которые должны быть разрешены при ее построении. Если задавать другие исходные предельные цели и ценности, то, естественно, и все последующее движение будет выглядеть иначе.
Основная методологическая проблема состоит в том, чтобы найти для психологии и для психотехники некий «третий путь» – между Сциллой «натурализма» и Харибдой «технологизма», то есть психотехники, понимаемой в духе психотехнологии, то есть психотехники, за которой стоит своеобразный технологический или «производственный» миф. Массовые формы психотехники оказываются своеобразной «психоинженерией», когда психолог и психотехник – всерьез, буквально – претендуют на то, чтобы быть «инженерами человеческих душ», проектирующими должное их устройство и реализующими эти свои (или какие-то чужие) проекты в специальных «психотехнологиях». За этим стоит, конечно, не только определенное видение человека, определенная – на поверку оказывающаяся только «оборотной стороной» натуралистической – «антропология», но и соответствующий способ мышления о человеке и, наконец, тип рациональности вообще. Именно его и должна иметь в виду вторая критика психологии – критика «практического разума». Парадоксальная, на первый взгляд, связь и внутреннее родство технологизма с натурализмом и с
