начать быть, приходит к своему существованию». Поразительно, не правда ли? Оказывается, не только у Белого начинают торчать гетеанские уши, но и у самого Гете – платоновские!
Но это – замечание в сторону. Для нас же важно, во-первых, что платоновская «идея» (а заодно с ней и гетевский «пра- феномен») оказываются не «картинкой», как то мы обычно себе представляем, но – «местом», «топосом», и, во-вторых, «топосом рождения», рождения «из» бытия, бытийным лоном.
«Правда», стало быть, по мысли Белого (а – из-за чего я все это и говорю – совершенно в том же смысле говорит о «правде» – о «трагедии как правде нашей жизни» – и Выготский!), – «правда» и есть то самое «место, стоя где» – в контексте формулы Выготского можно было бы добавить: стоя где «реальность», или наша жизнь – какая она «есть» – приходит к своему подлинному существованию, то есть претерпевает то самое «таинственное», «мистериальное» преображение, которое подобно – как говорит Выготский – евангельскому чуду превращения воды (этой жизни) в вино (жизни Новой).
Что значит этот опыт чтения текста Выготского в контексте объявленного в названии выступления тематизма?
В современной психологии можно найти различные толкования психотехники. Доминирует в ней «буквальное», инструментальное понимание, в соответствии с которым «психотехника» – это техника тех или иных «действий над» психикой, действий, нацеленных на «производство» соответствующих ее изменений: трансформаций ее «устройства», режимов ее «функционирования», на обеспечение определенного направления ее «развития» и т. д. и т. п.
«Воздействие» понимается при этом в буквальном смысле, то есть предполагается, что с психикой человека, с его сознанием, личностью, эмоциями и т. д., – вопрос, допустимо ли перечислять все это через запятую, при этом даже не обсуждается, – что со всем этим можно проделывать такие дела, как «организация», «управление» (что означает всегда по сути: манипулирование), равно как и – «формирование», то есть преобразование извне с помощью особых знаковых средств.
Нельзя отрицать, что такое понимание психотехники как раз и характерно для хрестоматийной версии «культурно-исторической теории» Выготского – для ее «зрелой», или «развитой», формы. Однако – хочу подчеркнуть это и, собственно, это-то я и пытался сегодня продемонстрировать – этому буквальному – манипулятивному – пониманию психотехники (а именно с ним, как нетрудно понять, соотносится и так называемая «общепсихологическая теория деятельности»), – этому пониманию психотехники решительно противостоят ранние работы самого Выготского (при том, что собственно «психотехнический» ход мысли, психотехнический «коперниканский» переворот психологической мысли в них, как я также пытался показать, уже отчетливо присутствует – пусть еще и не в явно сформулированном виде). И это особенно ясно видно в работах Выготского, посвященных анализу искусства, то бишь, по большей части – анализу литературных произведений.
Ведь, конечно же, не только в собственно «Психологии искусства» или в соответствующих пассажах из «Исторического смысла психологического кризиса» (здесь эту идею «психотехники» мы находим уже в явно сформулированном виде), но также – как я сейчас это по сути дела продемонстрировал своим чтением, – также уже и в «Гамлете» есть эти психотехнические планы, но! Но если в той же «Психологии искусства» Выготский говорит, что феномен искусства, «чудо искусства» подобно евангельскому чуду претворения воды в вино, то – ясное дело – всякая буквальная психотехническая интерпретация его концепции искусства должна быть сразу же отброшена.
И мне хотелось бы в конце своего выступления сказать, что собственно «психотехническому» – в узком и буквальном смысле этого слова – пониманию психотехники, которое, к сожалению, нередко связывается не только с работами самого Выготского, но и с моей работой о культурно-исторической психологии, которая, как я не раз слышал, рассматривается в качестве прямо-таки «манифеста» психотехнической парадигмы в психологии, «психотехнической» именно в этом, буквальном, «лобовом» понимании «психотехники» как техники производства изменений психики, целенаправленной и извне ее трансформации, – этому пониманию психотехники следует противопоставить – во всяком случае, в тех областях психологии и психопрактики, где мы ищем возможность иметь дело с «полным человеком» – с его сознанием, личностью, поступком – о чем так много говорили вчера, – мы должны противопоставить другую версию психотехники (если только вообще идея и даже самое слово «психотехника» при этом еще могут сохраняться).
И этому, как мне представляется, есть, по крайней мере, два основания.
Во-первых, буквально понимаемая идея психотехники по отношению к тем феноменам, о
