есть тело погибнет – в течение ближайших лет (!), они делают хорошо все то… все то, что в их власти такого, чтобы расположить судьбу к самим себе в этой жизни. Но при этом они так мало ценят это – то есть благоприятную фортуну в этой жизни по сравнению с вечностью, – что они не рассматривают события иначе, чем так, как мы рассматриваем комедию».
Помните, я еще в самом начале говорил вам, что если ты то-то, то-то и то-то и сделал, все равно ведь и жизнь твоя не может сложиться полностью, как ты ее желаешь, и люди вокруг остаются теми, какими были – глупыми и злыми, – и в мире ведь зло не исчезло, потому что ты проделал путь освобождения, и тогда остается один способ выскочить из этого – это рассматривать личные драмы как не более серьезные, чем драмы воображаемых персонажей, на несколько часов воплощенных на сцене. Мы и плачем и смеемся от них, мы переживаем, но мы ведь знаем – на фоне, что это – нереально.
Так вот, Декарт требует такого отношения к собственным личным драмам, как если бы я сам был бы своими этими драмами представлен, воплощен на несколько часов. Все – как я говорил вам в самом начале, – все не так серьезно.
Что повторял еще и потом, позже гораздо, и бедный Ницше.
Так вот, значит, рассматривать их не более, не иначе, чем мы рассматриваем комедии. И вот дальше очень интересно он говорит. «И поскольку… и так как печальные и жалобные истории – то есть рассказываемые в комедиях, в театре и так далее и так далее – так как вот жалобные и печальные истории, которые мы видим представленными в театре, нас так же развлекают, как и веселые, – печальные и жалобные истории нас так же развлекают в театре, как и радостные: действительно, если бы трагедия нас не «развлекала», то вряд ли мы ходили бы в трагический театр: развлекает! – и вот дальше мы увидим высокий смысл того, что Декарт называет «развлечением», – значит, дает нам столько же развлечения, как и веселые представления, хотя и исторгает из нас… из наших глаз слезы, вот точно так же и великие души, о которых я говорил, имеют удовлетворение в самих себе от всех вещей, которые с ними случаются, в том числе от тех, которые неприятны и невыносимы.
Так, чувствуя в теле своем страдание, они могут терпеливо выносить его и извлекать из этого испытания собственную силу, которая и будет их “развлечением” – в кавычках, конечно, «развлечением» – развлечением и радостью. Так же, как, видя своих друзей в какой-нибудь большой беде, они сочувствуют их несчастьям и делают все, что могут, чтобы освободить их от этого несчастья, и не боятся ради этого даже подставить себя смерти, если это понадобится.
Но, тем не менее, свидетельства, которые дает им собственное сознание того, что они этим самым исполняют свой долг и совершают высокое действие, эти свидетельства делают их более счастливыми, чем любая… более счастливыми, чем то несчастье, которое причиняют им боль и беда.
И, более того, даже великие удачи судьбы, выпавшие на долю великих душ, никогда их не опьяняют, с другой стороны, – то есть если из несчастий они извлекают то, о чем я сейчас говорил, а из “счастий” они не извлекают опьянения этими “счастьями”.
Помните, я говорил, что единственное зрелище, которое может пленить человека, это зрелище человеческой свободы, а не достижений. Зрелище того, что может человек, идя за какие-то пределы, поставив себя на карту в дерзком вызове судьбе, а не империя завоеванная, приобретенные богатства и так далее и так далее.
Так вот, они не опьяняются удачами судьбы и не делаются более наглыми, точно так же, как великие несчастья не повергают их наземь, и они не становятся настолько печальными от них, чтобы их тело заболело».
Мы видим, что Декарт при этом считал здоровье основой всей нашей жизни. Он говорил людям: будьте здоровыми! Об этом думайте. Будьте здоровы.
И он заключает: «Я боюсь, что этот стиль может показаться смешным (действительно, все, что я сказал, читая Декарта, может показаться смешным), если бы я писал это кому-нибудь другому (ну, как мы пишем вообще, чтобы опубликовать), но, – продолжает Декарт, – но поскольку я считаю, что Ваше высочество обладает в высшей степени благородной и высокой душой, то я надеюсь, что оно не сочтет наглым и смешным с моей стороны (так кончается письмо) вот все эти рассуждения».А.П.: Опыт, извлекаемый из страстей, определяется тем, как человек проходит через соответствующие состояния: в зависимости от того, как он это делает, как и что ему удается сделать, и извлеченный опыт оказывается разным.
Если, говорит Декарт в этом письме Елизавете, человек способен удержаться при том, что именно он в этом состоянии делает, при том, что с ним именно происходит, а не слипаться с внешними обстоятельствами, то он получает свободу над своими страстями.
Стало быть, все та же тема свободы. Но тут она берется иначе, с
