психотерапии в явном или скрытом виде содержит свою психологию личности, которая существенно отличается как от традиций научной психологии личности, так и от того понимания человека, которое характерно для директивных направлений психотерапии (таких, например, как ортодоксальный психоанализ).
Роджерс как «генеральный испытуемый»
В представленных далее размышлениях мы будем опираться в основном на анализ теории и практики роджерианской терапии, но – вовсе не потому, что эта версия индирективной психотерапии является единственной, или хотя бы – наиболее ранней, или, тем более, – наиболее последовательной и радикальной в реализации идеи индирективности (таковыми, без сомнения, должны быть признаны как раз другие из названных направлений), но – исключительно в силу особой «компактности» роджеровской теории терапии, ее (хотя подчас и обманчивой) простоты и возможности – на ее примере – почти с наглядной ясностью демонстрировать основные ходы анализа.
«Психоаналитическая интерпретация» и «понимание» в индирективной психотерапии
Среди проблем современной практической психологии личности особое место занимает проблема понимания. Именно тип понимания или, если угодно, «понимание понимания», реализуемое в той или иной психотерапии, во многом определяет характер всей терапевтической работы.
Индирективная психотерапия направлена на создание условий для рождения нового личностного опыта, то есть опыта, который не просто не встречался в прошлом клиента, но и был невозможен прежде, который, стало быть, не проистекает из этого прошлого и не выводим из него – не выводим ни из чего уже наличного и «ставшего» в человеке.
Это обстоятельство радикально меняет место психотехнических процедур и средств, которые реализуются в ходе психотерапии. Прежде всего это касается природы и статуса интерпретации.
Если в психоанализе интерпретация – рациональная и замещающая собой интерпретируемое – строится терапевтом исходя из определенного, уже имеющегося в его распоряжении, понимания личности пациента (понимания смысла и психогенеза его невротических симптомов, содержания конфликтов и механизмов их возникновения и т. д.), если эта интерпретация рождается на полюсе терапевта и лишь затем коммуницируется пациенту, причем предполагается, что психоаналитик может «за» пациента, «раньше» и «лучше» самого пациента понимать суть его проблем (равно как и то, что происходит внутри самой аналитической работы) и что именно он – терапевт – должен направлять ее ход и «вести» пациента, то в индирективной психотерапии терапевт – в майевтическом диалоге с пациентом – всегда только «следует за» пациентом, лишь «выслушивая» и «высвобождая» понимание, первоначально рождающееся на полюсе именно пациента.
Такое понимание является не столько самостоятельным и конечным «знанием о» человеке, сколько живым и ситуативным ответом, откликом на речь клиента, на его – здесь-и-сейчас – целостное присутствие, – тем, внутри и благодаря чему для человека и открывается возможность рождения нового личностного опыта и трансформации.
Отношение теории терапии к практике и проблема статуса теории
В каком отношении положения теории Роджерса стоят к его практике? Говоря о «теории Роджерса», мы имеем в виду, прежде всего, его теорию терапевтического процесса, в которой формулируются условия высвобождения того «основного терапевтического процесса», внутри которого возникают личностные изменения и происходит личностный рост.
Когда Роджерс позволяет своим ученикам и последователям проводить «научные» эмпирические исследования своего терапевтического процесса, когда он сам допускает такую возможность, принимает эти исследования и даже поднимает их на щит, даже в последних своих работах с пафосом говоря о том, что эти «многочисленные исследования подтверждают положения его теории», – он сам, по сути дела, прописывает себя в позиции исследователя- естествоиспытателя.
А как только Роджерс занимает эту позицию исследователя-экспериментатора по отношению к своей собственной практике, он с необходимостью – хочет он того или нет – «сосчитывает» себя в терминах естественнонаучного метода; в частности, свою теорию терапевтического процесса, говорящую об условиях его возможности, его «высвобождения», он вынужден трактовать в терминах естественнонаучных моделей, где эти условия занимают место действующих причин, а события, происходящие внутри терапевтического процесса, – их следствий.
Коль скоро, далее, он понимает – и, в силу характера своего мышления, не может понимать иначе – эти свои «условия» как причины естественного хода процесса психотерапии, он должен сформулировать теперь эти условия так, чтобы они
