только и может быть прочитано, впервые только и устанавливается всегда уже – внутри и через этот «на него» ответ.
Точно так же, как в отношениях между учеником и учителем в дзене не бывает плохих и бессмысленных вопросов ученика, но бывают плохие – «не дзенские» – ответы учителя. Если только учитель – настоящий дзенский мастер, то на любой вопрос ученика (каким бы темным и бестолковым он ни был) учитель должен отвечать так, чтобы вопрос этот зазвучал как дзенский вопрос, то есть – как вопрос, который (равно как и этот «на него» ответ) проистекал бы из своего собственного начала, то есть из точки дзенской Пустоты, – и, тем самым, открывал бы для ученика путь к пробуждению. Иными словами, и дзенский мастер мог бы повторить тут Канта: «Если из понятия, – говаривал Кант, – можно вывести событие – мы пропали!» – пропали как существа, способные действовать свободно.
«Путь к другому лежит через Другого в нем»
«Путь к другому, – сказал Платон, – лежит через Другого в нем» (и в себе, добавим мы), то есть – через того, кто рождается в нем (в разрешение «духовной беременности») вторым, духовным рождением. Перефразируя Платона, можно было бы сказать, что путь к стиху другого (участника медитации) как к дзенскому стиху – в ответ на который рождается мое стихотворение как дзенское стихотворение (а оно – как дзенское стихотворение – может рождаться только в ответ на другое дзенское же стихотворение), – путь к стиху другого лежит через стих Другого в нем – того в нем, кто сам (и всегда – впервые) рождается вторым рождением (дзенское «пробуждение»), – того, кому я – своим здесь-и-сейчас ответом на его стихи – как раз и открываю возможность этого второго рождения. Открываю ответом, «читающим», «выслушивающим» его именно как дзенское стихотворение, то есть – как изначально медитативное. «Как изначально медитативное» – каким бы оно ни было «на самом деле», вне моего ответа, пусть бы даже и для самого говорящего. Таков всегда – настоящий дзенский – ответ Учителя на вопрос Ученика. На вопрос, уже высказанный, только что сказанный, на произносимый здесь-и-сейчас вопрос. По сути, однако, – на всегда еще не высказанный вопрос – вопрос собственно Ученика, который и есть «Другой в нем».
Индирективный подход и «третье начало» алхимии
Существует традиция, особенно в восточной алхимии, – а феномен алхимии известен не только в западной, но также и в восточной, например в даосской, культуре, – различения алхимии внешней, то есть касающейся превращения физических веществ, и алхимии внутренней, или «алхимии души». Больше того, из исследований Юнга мы знаем, что это не просто различение двух версий алхимии, но что – безотносительно к тому, понимал это сам алхимик или нет, – именно внутренняя алхимия, то есть собственно душевно-духовная трансформация, и составляла всегда главный план алхимической работы, даже если на первый взгляд эта работа и была сосредоточена на превращении физических веществ.
При ближайшем рассмотрении, однако, становится ясно, что и этого различения двух планов алхимии недостаточно, что алхимических тиглей всегда на самом деле не два, а три, и что алхимик со своими двумя ретортами – физической и душевно-духовной – сам включен в некий объемлющий алхимический процесс: процесс трансформации, мастером которого является уже не он сам, процесс, который производит не его искусство, не его «тэхнэ», но и – не природа, не «фюзис», а – некое «третье начало». Таким образом, обнаруживается своеобразная «матрешечная» структура вложенных друг в друга алхимических процессов и, соответственно, алхимических «реторт» или «тиглей». Если же попытаться до конца продумать соотношение трех планов алхимической работы, то можно прийти к парадоксальному представлению, что последняя, третья алхимическая реторта, «объемлющая» первые две, оказывается вместе с тем… «вложенной» во вторую!
Говоря строго: «третье начало» алхимиков не есть «сущее». Оно (воспроизводя парадоксальную формулу современного мыслителя) «есть то, что не есть» – то, что внутри самой же алхимической работы и через нее – как имманентное условие ее возможности – само должно снова и снова у-станавливать себя и возобновляться. В каждой точке алхимического процесса, на каждом его шаге.
Человек – это всегда еще не установленное существо
«Человек, – говорил Ницше, – это еще не установленное животное». «Не установленное» – не только и не столько в гносеологическом смысле, в смысле познания того, что есть человек, но, прежде всего, в смысле онтологическом, бытийном: человек есть существо, которое еще не установлено в своем бытии. Но и этот тезис, чтобы быть верным, должен быть более радикальным. В максиму Ницше следует ввести еще одно слово: «человек есть – всегда еще – не установленное существо!»
