субъекта и их превращенную форму – глубинные смысловые структуры личности. Смысловое рассогласование, о котором пишет Ф.Е.Василюк, точнее было бы охарактеризовать как рассогласование этих двух компонентов бытия, отражающееся в сознании. Перестройка реальных жизненных отношений с целью восстановления их соответствия утратившим адекватность субъективным представлениям о них – нереальная затея, поскольку жизнь не подвластна преобразующим усилиям одного человека, пусть даже располагающего большими возможностями. Реальное разрешение критической (или эксквизитной) ситуации возможно путем трансформации смысловых структур личности в соответствии с трансформировавшимися жизненными отношениями.
Этот конструктивный путь соответствует первой из двух описанных Э.И.Киршбаумом альтернатив. Второй альтернативе соответствует ситуация защитной перестройки структур сознания. Критическая ситуация бытия при этом устраняется из сознания. Психологической основой выбора субъектом защитной стратегии переживания критической ситуации, то есть фактического ухода от ее конструктивного разрешения, является потребность подтверждения «идеализированного Я», сохранения иллюзорной целостности личностной структуры (Хорни, 1997), в то время как предпосылкой конструктивной смысловой перестройки личности является положительная дезинтеграция сложившейся структуры (Яценко, 1987). Очевидно, что использование защитной стратегии не снимает критическую ситуацию. Она не исчезает из жизни субъекта и в ряде случаев продолжает обостряться. Фактически психологическая защита – это отказ от необходимого в данной жизненной ситуации смыслостроительства, перенос решения конфликта из плоскости реальной жизни субъекта в плоскость его сознания. Вариант защитной стратегии представляет собой поведение, описываемое как «враждебность» в терминах теории личностных конструктов Дж. Келли. Вместо того, чтобы перестроить свои конструкты, так как основанные на них прогнозы были опровергнуты реальным ходом событий, человек пытается переинтерпретировать, переоценить или даже физически воздействовать на события, чтобы заставить их соответствовать его прогнозам: «Если люди не хотят своим поведением подтверждать его прогнозы, он заставит их!» (Kelly, 1955, р. 511).
Даже такие критические ситуации как потеря близкого человека могут разрешаться на основе психологической защиты по типу отражения, о чем свидетельствуют данные клинической психологии (см. Василюк, 1984, с. 73).
Личностные вклады. Как уже упоминалось, критическая ситуация жизни субъекта не является единственной ситуацией, в условиях которой происходит смыслостроительство, перестройка сложившихся смысловых структур личности. Вторым классом ситуаций, в которых мы наблюдаем подобную психологическую перестройку, являются ситуации контакта и взаимодействия с иным смысловым миром – с другой личностью. В этом случае «толчком к внутренней “работе” личности по переосмыслению себя, своей позиции в мире, своего жизненного опыта и т. п., является “встреча” с иной точкой зрения на одни и те же обстоятельства, события, факты и т. п., причем точкой зрения равноценной» ( Родионова, 1981, с. 190).
Естественно, что далеко не во всех актах общения взаимодействие его участников носит характер диалога в высшем смысле этого слова и приводит к обоюдным смысловым перестройкам. Ведь, как и переживание критических ситуаций, смыслостроительство в ситуации диалога включает в себя в качестве необходимого этапа более или менее масштабное разрушение сложившихся смысловых структур, на обломках которых строятся новые смыслы (см. Тульчинский, 1986, с. 118). Свойственная в той или иной мере всем людям инерционная тенденция к поддержанию целостности своей личности, к сохранению сложившейся смысловой структуры выступает в роли мощного предохранительного механизма, оценивающего открытость личности глубинному диалогу, затрагивающему основы осмысления ею действительности. В большинстве случаев поэтому реальное общение носит монологический характер. В монологе личность закрыта для взаимодействия на уровне смыслов; «образ собеседника…является проекцией личностной позиции говорящего, перенесением на “него” того, что фактически значимо лишь “для меня”» ( Родионова , 1981, с. 191).
Открытость глубинному диалогу с конкретным другим, допускающая возможность изменения меня в ходе этого диалога, обусловлена значимостью этого другого для меня, а само наличие реальных изменений может служить критерием этой значимости. Эмпирические исследования показывают
