'Я у себя одна', или Веретено Василисы

достаточно ли ты со мной счастлива? Но и в этом случае, как мне кажется, спрашивающий ищет всего лишь зеркала. "Достаточно ли я сделал тебя счастливой, доро­гая?" — вот о чем идет речь на самом деле. И неизвестно, что мучитель­ней: такое равнодушие первого примера или такой страстный и где-то в своей глубине эгоистический интерес последнего. Его "все в порядке", его "хорошо", его "счастливо" только в каких-то точках совпадает с женским. Это достаточно больно осознавать, довольно трудно чувствовать. Есть ис­ключения, где-то точка превращается в прямую, в отрезок прямой — в мо­менты эмоционального контакта, настоящей близости мы совпадаем. Про такое еще говорят: "Они живут душа в душу". Видимо, потому, что утрачи­ваем границы собственного "Я". И это не может длиться долго, в против­ном случае цена для обоих оказывается слишком высока.

И все традиционные женские жалобы на то, что он предпочел семье рабо­ту, или он предпочел ей другую женщину, он предпочел машину, он пред­почел карьеру — вся эта "классика" женских претензий и ревности, о чем она? Да про приоритеты, предпочтения: оказывается, ему для этого самого пресловутого счастья — "простого мужского счастья" — нужно

другое.

Может быть, вообще лежащее в совершенно других плоскостях, не в плос­кости отношений. А может быть, то зеркало, которым являлась его подруга или жена, перестало его устраивать, потому что она уже знает слишком много, стала слишком точным зеркалом.

В свое время, предлагая руку и сердце, вежливый жених говорил: "Вы со­ставите счастие всей моей жизни", — и при этом заведомо говорил не­правду. Не по злому умыслу, а потому, что существуют какие-то лекала, прописи. Не женские ли ожидания отлиты в эту гипсовую формочку? И что бы этой дурочке не сказать именно то, что ей позарез хочется услы­шать? И стоит ли относиться к этому "протоколу о намерениях" так бук­вально? Ведь когда мы спрашиваем кого-то, как его дела, мы не ждем пол­ного ответа! Впрочем, "руку и сердце" давно предлагают совсем другими словами. Недоразумение же живет и побеждает. "Составить счастие

всей

жизни" любимого мужчины, видимо, невозможно — не потому, что женщи­на чем-то нехороша, а просто потому, что у него есть другие дела и его "счастие" делается не с нею и не ею. Сварливые, ревнивые, вечно недо­вольные спутницы жизни — те, которые умудряются действительно ослож­нять и отравлять жизнь своих мужчин, — не пытаются ли они тем самым "сравнять счет"? Доказать свою значимость "от противного", так сказать. Печальная картина жертв и разрушений общеизвестна.

Но если немного подумать не о правых и виноватых, а о какой-то изна­чальной ошибке, то под пеплом домашних войн сплошь и рядом обнаружи­вается невольное, бессознательное допущение: я важна (а то и вообще — существую) постольку, поскольку отражаюсь в его глазах. Или — в глазах многих мужчин. Мое существование, моя самооценка, смысл и ценность моей жизни определяется тем, насколько я любима, желанна, нужна. Полу­брошенная жена со стажем, затылком чувствующая поворот ключа в замке в пять утра и "девушка без комплексов", перебравшая три десятка партне­ров в поисках кого-то особенного — что между ними общего? Да вот это: разными способами они пытаются самоутвердиться в любовной игре. Одна держит горячим ужин, другая — кое-что еще, но все равно держат: для них существовать — это существовать "на тему мужчины". В удивительно тон­ком и беспощадном романе Камиллы Лоранс "В этих руках"[54] в самом нача­ле длинной цепи портретов, любовных историй, воспоминаний говорится следующее:

"Я наделю героиню определенной чертой своего характера (я унаследовала ее от матери): все эти годы я не интересовалась — не могла интересоваться — ничем, кроме мужчин.

Это так. Да, это недостаток, если вам угодно. Недостаток внима­ния, однобокость ума. Она всегда смотрела на мужчин, ни на что больше. Ни на пейзажи, ни на животных, ни на предметы. На детей — если она любит их отца. На женщин — если они гово­рят о мужчинах. Любой другой разговор ей наскучивает, она чувствует, что просто теряет время. [...] Ей необходимо, чтобы страстный интерес, который она проявляет к мужчинам, возвра­щался к ней".

И уже почти в конце романа, вновь кредо героини: "Ответить на желание, оправдать ожидание, быть объектом всех любовных стремлений: ребенком, женщиной, книгой — быть объектом любви".

Разумеется, переживание любви — сильное переживание. В момент его наибольшей остроты мы