покончить с собой, причем именно в воде. Хотя сейчас, кроме как протереть в себе дыру мочалкой, он вряд ли сможет чем-нибудь себе навредить. Стаканы я убрала, а зеркала он вроде пока не бьет. Когда я уже совсем было приготовилась постучать к нему, из ванной вдруг донеслись тихие, но очень горькие всхлипывания. Они буквально надрывали мне сердце, мне так хотелось пожалеть его и успокоить, но я лишь беспомощно стояла под дверью и слушала, как он сдавленно, обреченно плачет.
А потом я вспомнила о его предсмертной записке. Если я не прочту ее сейчас, пока он в ванной, другой возможности у меня не будет. Я огляделась. На кресле были свалены в кучу его вещи, сверху лежали джинсы, куда он вчера засунул записку. Вот она, в заднем кармане. Я развернула листок, уговаривая себя, что ничего плохого не делаю, надо же мне узнать побольше о причинах, подтолкнувших его к самому краю. Но это оказалось вовсе не то, что я ожидала. В руках у меня был черновик его письма к Марии, в котором он делал ей предложение. Некоторые фразы были зачеркнуты, другие переписаны по нескольку раз. Я торопливо читала письмо, как вдруг у Адама зазвонил мобильный. Он лежал поверх стопки чистой одежды, которую тот приготовил себе на сегодня. Телефон умолк, на экране высветилась надпись: «17 пропущенных вызовов». И тут же зазвонил опять. «Мария». Недолго думая, повинуясь какому-то безотчетному импульсу, я взяла телефон. И ответила.
Поглощенная разговором, я не заметила, что вода перестала шуметь. Обернулась, прижимая к уху телефон, и увидела, что Адам в набедренной повязке из полотенца стоит в дверях ванной и вид у него такой, будто стоит он там давно, во всяком случае, он уже успел высохнуть. Выражение его лица не сулило ничего хорошего. Я извинилась и поскорей дала отбой. И прежде чем он успел на меня напасть, торопливо пояснила:
– У вас семнадцать пропущенных звонков, я подумала, а вдруг это что-то очень важное, и ответила. К тому же, чтобы наш план сработал, мне нужен полный доступ к вашей жизни. Никаких запретных зон. Никаких секретов.
Я умолкла, чтобы убедиться, что он понял. Он не возражал.
– Это Мария звонила. Она волнуется за вас. Боялась, как бы с вами чего не случилось после той ночи, и вообще ей тревожно. Говорит, с вами уже больше года что-то не так, а последние месяцы особенно. Она никак не могла до вас достучаться, поэтому решила посоветоваться с Шоном, чем вам можно помочь. Ей не удалось побороть свое чувство к Шону, хотя она пыталась. Они не решались вам признаться, потому что не хотели причинить вам боль. Вместе они уже полтора месяца. Она не знала, как вам об этом сказать. Мария считает, что вы сначала переживали из-за сестры, когда ей пришлось уехать из Ирландии, а потом из-за болезни отца и своей работы. Уверяет, что каждый раз, как она пыталась с вами поговорить, непременно случалось что-нибудь плохое. Она хотела вам рассказать про них с Шоном, но тут стало известно, что ваш отец смертельно болен. На прошлой неделе она договорилась с вами встретиться и наконец все объяснить, но вы ей сообщили, что вас уволили. Ей очень жаль, что вы узнали о них с Шоном именно таким образом.
Он слушал меня, и я видела, как внутри его клокочет гнев, но в то же время он страшно переживал. Ясно, что он очень трепетный, ранимый человек и что он с величайшим трудом удерживается на грани.
– Ей не понравилось, что я ответила на звонок. Она расстроилась и даже, по-моему, рассердилась. Как так, незнакомая девушка с утра пораньше рядом с вами. Она явно меня приревновала. Ей казалось, что за шесть лет она успела познакомиться со всеми вашими друзьями. Такие дела.
Он уже не так злился – мысль, что Мария ревнует, слегка остудила его гнев.
Я помедлила, раздумывая, сказать ли и все остальное, и решила, что игра стоит свеч.
– Она сказала, что не узнает вас в последнее время. Вас словно подменили – был веселый, жизнерадостный человек и как будто потух.
На глаза его набежали слезы, но он мотнул головой, кашлянул и надел маску крутого мачо.
– Вы снова станете прежним, обещаю вам, Адам. Кто знает, может быть, если Мария увидит того, в кого она когда-то влюбилась, то полюбит вас опять. Мы раздуем угасшее пламя.
Я вышла в соседнюю комнату, чтобы у него была возможность спокойно все обдумать, и нервно грызла ногти в ожидании его ответа. Прошло долгих двадцать минут, и он появился в дверях – полностью одетый
