— Никто. Сама виновата. На днях показывала клиентам дом и врезалась в открытую дверь. Ужасно глупо вышло. И неловко.
На кухне у них стоит плазменный телевизор. Мама берет пульт и жмет на кнопку. Сперва раздается звук, и уже потом появляется изображение.
«А что хуже всего?» — спрашивает голос из темноты. И возникает Андерсон Купер в пуховике. Он сейчас находится в Волчьей Республике, берет интервью у солдата. Уши у журналиста покраснели, а лицо обветрилось. Беседа происходит на фоне точно такого же белого пейзажа, какой видно сейчас из их окна.
«Что хуже всего? — переспрашивает солдат. На нем зимняя камуфляжная форма — белая с черными и серыми пятнами. Из-за громоздкого шлема и огромных очков лица толком не разглядеть. — Пожалуй, тащить своего товарища на носилках к вертолету».
Дальше следует экскурс в историю: Купер рассказывает, как в Республике сосуществуют представители разных культур, которых объединила болезнь. Чейз Уильямс, губернатор Орегона, недавно назвал это место «самым большим в мире лепрозорием». Здесь почти все заражены, кроме американских военных. Некоторые семьи живут в Республике уже на протяжении нескольких поколений, но каждый день сюда в поисках дома прибывают все новые иммигранты.
Камера показывает Туонелу. Это крупнейший в стране урановый рудник, главный поставщик США. Купер в защитном костюме отправляется на экскурсию. Его голос за кадром описывает отношения Америки и Волчьей Республики, причем ведущий напирает на то, что они строятся на взаимовыгодной основе. А небольшая группа ликанских боевиков-экстремистов грозит поставить это сотрудничество под угрозу.
Мать выключает телевизор и бормочет себе под нос что-то насчет того, что, мол, хороших вестей от журналистов сроду не дождешься.
— С твоим отцом все будет хорошо, Патрик. Уж поверь мне: кто-кто, а он сможет о себе позаботиться… Даже не сомневайся: с твоим отцом — полный порядок.
«А с моей матерью?» — чуть было не спрашивает он.
Мама надевает куртку, шарит по карманам в поисках ключей и напоследок бросает через плечо:
— Пока.
Патрик молча смотрит на потемневший экран телевизора. Потом достает мобильник. От отца уже три дня никаких вестей. Последнее электронное письмо было очень странным: «Прорыв!» И все, одно только слово. Может, это название какой-то операции? Он послал в ответ три вопросительных знака, но отец больше ничего не написал.
Патрик быстро набирает очередную эсэмэску: «Ты там как? Я не очень понял насчет прорыва». После некоторого раздумья добавляет: «У нас тут все замечательно». Это неправда, но у отца и своих забот полон рот: ему, например, нужно постараться не погибнуть.
Когда Мириам обнаруживает, что коттедж пуст, снег уже не идет. В желудке у нее мерзко, а голова просто раскалывается, но ей все же удается сосредоточиться. Ну и неслух же эта девчонка! Подросток, что с нее возьмешь — они все в этом возрасте такие. Мириам стоит на крыльце и, щурясь от сверкающего снега, вглядывается в цепочку следов, ведущую к лесу. На другом конце цепочки — Клэр. Именно так Мириам себя и успокаивает. Она надевает куртку, втискивается в теплые сапоги, берет с комода «глок» и торопливо выходит на улицу. После вчерашнего ее выворачивает на снег. Она торопливо вытирает рот рукавом и шагает дальше.
Вокруг царит та особенная тишина, когда кажется, будто весь мир затаил дыхание и ждет. Только снег скрипит под ногами, мягко осыпается с веток, с тихим шорохом стелется по земле. Следы Клэр наполовину засыпало. Что бы она делала, если бы снег все еще шел? Если бы следы совсем замело? Мириам старается об этом не думать. Лучше не думать о самом худшем.
Но худшее все-таки случилось. Это становится понятно возле сломанной сосны. Следы племянницы исчезают в том месте, где в воздух взлетел целый сугроб. Мириам долго не двигается с места, судорожно дыша через нос, а потом обходит снежное месиво. Цепочка следов ведет в лес. У Клэр такой же размер
