Ночь – мой дом

Он боялся, что, кроме этого, ничего и нет. И не просто боялся. Сидя в этом дурацком кресле, глядя на желтые ромбики окон в темной воде, он это знал. После смерти ты не попадаешь в лучший мир: лучший мир — этот, потому что ты еще не умер. Небеса не в облаках. Они — воздух у тебя в легких.

Он обвел глазами комнату, с ее высоким потолком, с люстрой над исполинской кроватью, со шторами толщиной не меньше его ляжки. Ему захотелось сбросить собственную кожу.

— Прости, — шепнул он отцу, хотя и знал: тот его не услышит. — Я не думал, что будет… — он снова оглядел комнату, — вот так.

Он затушил папиросу и вышел.

Тампа за пределами Айбора предназначалась исключительно для англосаксов. Дион показал ему несколько заведений близ Двадцать четвертой улицы, с помощью деревянных табличек предупреждающих о своих порядках на сей счет. Бакалейная лавка на Девятнадцатой авеню заявляла: «Собакам и латиноамериканцам вход запрещен», а у аптеки на Колумбус-авеню имелась табличка «Латиносам вход воспрещается» на левой створке дверей и «Итальяшкам вход воспрещается» — на правой.

Джо покосился на Диона:

— И тебя это как, устраивает?

— Понятно, нет. А что поделаешь?

Джо сделал щедрый глоток из фляжки Диона и вернул ее обратно.

— Сдается мне, тут где-то валяются камни, — заметил он.

Начался дождь, но прохладнее не стало. Дождь тут больше походил на пот. Близилась полночь, и, казалось, стало даже жарче: влажность мокрой шерстью облепляла тела. Джо перебрался на водительское сиденье и держал мотор на холостом ходу, а Дион в это время разбил оба стекла аптекаря. Затем он вскочил в машину, и они поехали обратно в Айбор. Дион объяснил, что итальянцы живут между Пятнадцатой и Двадцать третьей улицами. Латиносы с кожей посветлее обитают между Десятой и Пятнадцатой, латиносы-негры — ниже Десятой и к западу от Двенадцатой авеню, где располагаются почти все сигарные фабрики.

Там они и отыскали кабак — в конце плохонькой дороги, проходящей мимо сигарной фабрики Вахо и исчезающей под мангрово-кипарисовыми кронами. Это была просто хижина на сваях, глядящая на болото. Вдоль его берегов натянули сетку, закрепив ее на деревьях, и эта сетка закрывала и лачугу, и дешевые деревянные столики рядом с ней, и терраску на ее задах.

Здесь играли музыку. Джо никогда не слышал ничего подобного: что-то вроде кубинской румбы, но с обилием духовых, к тому же более раскованная и рискованная. Движения танцующих напоминали скорее совокупление, чем танец. Почти все тут были цветные, немного американских негров, значительно больше — кубинских. Люди с коричневой кожей не обладали индейскими чертами высокородных кубинцев или испанцев: лица у них были круглее, волосы жестче. Половина из них знала Диона. Пожилая барменша, не дожидаясь заказа, выдала ему бутыль рома и два стакана.

— Ты кто, новый босс? — спросила она у Джо.

— Похоже что так, — ответил он. — Я Джо. А вы?

— Филлис. — Она сунула ему сухую руку. — Это мое заведение.

— Тут мило. Как называется?

— «Заведение Филлис».

— Ну конечно.

— Что ты о нем думаешь? — спросил Дион у Филлис.

— Чересчур хорошенький, — ответила она и посмотрела на Джо. — Кто-нибудь должен тебя встряхнуть.

— Мы этим займемся.

— Уж не сомневаюсь, — изрекла она и ушла обслуживать другого посетителя.

Они вынесли бутылку на заднюю террасу, поставили ее на маленький столик и расположились в двух креслах-качалках. Сквозь сетку они смотрели на болото. Дождь прекратился, вернулись стрекозы. Джо