Ночь – мой дом

ладони. — Хочешь моих денег, мистер Коглин? Тогда лучше тебе вместе со мной и моими парнями заваривать сусло, помогать нам на ферме, пахать землю, сеять, веять, молотить, доить коров. Слушаешь меня?

— Я слушаю.

— Вот так. А иначе нам и говорить-то не о чем.

Джо посмотрел на Тернера Джона, поднял глаза к потолку:

— Ты правда думаешь, что он смотрит?

Тернер Джон показал ему полный рот серебряных зубов:

— Мистер, я это знаю.

Джо расстегнул молнию на ширинке и извлек «дерринджер», который забрал у Мэнни Бустаменте несколько лет назад. Направил в грудь Тернеру Джону.

Тот сделал долгий, медленный выдох.

Джо произнес:

— Если мужчина берется за работу, он ее должен доделать. Верно?

Не спуская глаз с пистолета, Тернер Джон облизнул нижнюю губу.

— Ты знаешь, что это за оружие? — спросил его Джо.

— Бабский «дерринджер».

— Нет, — возразил Джо. — Это возможное будущее. — Он поднялся. — Делай что хочешь у себя в Пальметто. Ясно?

Тернер Джон утвердительно мигнул.

— Но сделай так, чтобы я никогда не видел твоих наклеек и не пробовал твоего пойла в округе Хиллсборо или в округе Пинелас. Да и в Сарасоте, Тернер Джон. Договорились?

Тернер Джон снова моргнул.

— Мне нужно услышать, как ты это говоришь сам, — произнес Джо.

— Договорились, — вымолвил Тернер Джон. — Слово.

Джо кивнул:

— И что теперь думает твой отец?

Тернер Джон провел взглядом по стволу пистолета, вверх по руке Джо, посмотрел ему в глаза:

— Думает, что еще чуть-чуть — и ему, черт побери, опять пришлось бы воевать с моим храпом.

Пока Джо предпринимал всевозможные ухищрения, чтобы легализовать азартные игры и выкупить отель, Грасиэла сама открыла небольшую гостиницу. Пока Джо обрабатывал ценителей изысканных салатов, Грасиэла устраивала приют для детей, лишенных отцов, и женщин, лишенных мужей. Национальный стыд и позор — то, что мужчины покидают свои семьи, точно в войну. Они покидали гуверовские городки,[44] меблированные комнаты или, в случае Тампы, хижины, где когда-то жили железнодорожные рабочие и которые именовались casitas. Они уходили за молоком, или стрельнуть папиросу, или потому, что до них дошел слух о появившейся где-то работе, — и уже не возвращались. Лишившись мужчин, беззащитные женщины иногда становились жертвами изнасилования, а порой их принуждали заниматься самой низкопробной проституцией. Дети, вдруг оказавшиеся без отца, а возможно, и без матери, наводняли улицы и проселки, и большинство из них плохо кончало.

Однажды вечером, когда Джо нежился в ванной, Грасиэла пришла к нему с двумя чашками кофе, заправленными ромом. Она разделась, скользнула в воду, устроилась напротив него и спросила, можно ли ей взять его фамилию.

— Хочешь выйти за меня замуж?

— При нашей Церкви — не могу.

— Ладно…

— Но мы ведь и так женаты, правда?

— Да.