Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству

конкуренцией, открытием новых рынков, «изобретениями» и мальтузианской борьбой за существование. Это же гоббсовая bellum omnium contra omnes» (война всех против всех) ²³².

Именно этой цитатой из Гоббса ученик Дарвина Томас Генри Гекели проиллюстрировал свой аргумент, будто жизнь есть безжалостная борьба. Для примитивного человека, говорил он, «жизнь представляла собой постоянную борьбу. Вне ограниченных и временных связей семьи, гоббсова война каждого против всех являлась нормальным состоянием существования. Человеческий вид, как, впрочем, и все остальные, плескался и барахтался в общем потоке эволюции. Он держал голову над водой как можно выше и не задумывался ни откуда плывет, ни куда». Это эссе и побудило Кропоткина написать свою «Взаимную помощь».

Спор между Гекели и Кропоткиным носил личный оттенок. Первый был вынужден пробивать себе дорогу самостоятельно, второй был революционером аристократического происхождения. Своего успеха Гекели добился исключительно собственными силами — у него не было времени на мечтательных изгнанных князей, по рождению занимавших привилегированное положение. По его мнению, опала доказывала их непригодность и некомпетентность так же ясно, как возвышение подчеркивало пригодность и компетентность самого Гекели. «Мы вольны испытывать удачу, и если нам удастся избежать своей судьбы, есть все основания полагать, что мы этого достойны. Securus judicat orbis»²³³ (тверд вердикт всего мира).

От меритократии (власти самых талантливых и образованных) Гекели до жестокости евгеники — всего один шаг. Эволюция отсортировывала сильных от слабых, и в этом ей можно было помочь. Ведомые не богом, а генами, представители эдвардианской эпохи с энтузиазмом пришли к логическому выводу и принялись отделять зерна от плевел. Их последователи в Америке и Германии совершили натуралистическую ошибку: стерилизовали и убили миллионы людей, веря, будто таким образом улучшают вид или расу. Хотя наиболее омерзительных крайностей этот проект достиг при Гитлере, его поддерживали повсеместно — особенно в США. В самом деле, Гитлер проводил политику геноцида против «низших», неизлечимых или реакционных племен, которую Маркс и Энгельс отстаивали в 1849 году и которую Ленин начал практиковать в 1918-м. Возможно, Гитлер поднабрался идей евгеники не у Дарвина и Спенсера, а у Маркса, которого внимательно читал в 1913 году в Мюнхене. Многие социалисты отзывались о евгенике с энтузиазмом. В частности, Герберт Уэллс, который, говоря о «черных, коричневых, грязно-белых и желтых людях, не соответствующих новым требованиям эффективности», искренне полагал, что «им придется убраться»²³⁴.

Гоббсов поиск идеального общества закончился в газовых камерах Освенцима, что стало выражением инстинктивной склонности не к сотрудничеству, а к геноцидному трибализму — фаустовской сделке, которая, как мы убедились, неотделима от групповости²³⁵.

Благородный дикарь

Гоббсовы взгляды господствовали целый век — с 1845 по 1945 годы. Примерно 100 лет до того и 50 лет после в политической философии доминировали более доброжелательные и утопические воззрения на человеческую природу. Они тоже не оправдались. Но не потому, что опирались на темные инстинкты человека, а потому, что слишком уж преувеличили хорошие. Как ни странно, утопические идеалы дважды рушились именно в южной Пацифике.

Из всех утопистов XVIII века Жан-Жак Руссо был самым изобретательным и… влиятельным. В своем «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми», изданном в 1755 году, он обрисовал человека в основе своей добродетельным созданием, но развращенным цивилизацией. Идея Руссо

о благородном дикаре, до изобретения зол социальной жизни и собственности жившем в гармоничном