16
Ничего не поделаешь. Договоренности о том, кто где спит, не работали. Каждые выходные, когда Трина приезжала домой, семейство Кларк начинало долгую ночную игру в «музыкальные кровати». После ужина в пятницу мама и папа предлагали Трине свою спальню, и Трина соглашалась, после того как родители заверяли ее, что им не сложно, а Томас намного лучше спит в знакомой комнате. Они утверждали, что при таком раскладе все смогут выспаться.
Но когда мама ложилась внизу, им с папой требовалось их собственное одеяло, их собственные подушки и даже простыня, поскольку мама не могла уснуть, если кровать была не в ее вкусе. Поэтому после ужина они с Триной снимали белье с кровати родителей и стелили чистое, включая клеенку для матраса на случай детских неожиданностей. Папино и мамино белье тем временем складывали и убирали в угол гостиной, где Томас на нем прыгал или натягивал простыню на стулья, чтобы превратить их в палатку.
Дедушка предложил свою комнату, но никто не согласился. В ней пахло пожелтевшими газетами и самокрутками, и понадобились бы целые выходные, чтобы все вычистить. Я испытывала чувство вины, — в конце концов, это из-за меня все завертелось, — но знала, что не захочу вернуться в каморку. Эта маленькая душная комната без окон преследовала меня наподобие призрака. При мысли о том, чтобы снова спать в ней, у меня теснило грудь. Мне двадцать семь лет. Я главный кормилец семьи. Я не могу спать в чулане.
Как-то раз в выходные я предложила остаться у Патрика, и все с тайным облегчением вздохнули. Но пока меня не было, Томас захватал липкими пальцами мои новые жалюзи и раскрасил мое новое одеяло несмываемым маркером, после чего мама и папа решили, что лучше им спать у меня, а Трине и Томасу — у них, где фломастером больше, фломастером меньше — неважно.
Мама признала, что, если принять во внимание бесконечные перестилания кроватей и стирку, пользы от того, что я ночую в пятницу и субботу у Пата, немного.
Да, и Патрик. Патрик стал совершенно одержимым. Он ел, пил, жил и дышал ради «Викинг экстрим». Его квартира, прежде скудно обставленная и опрятная, была набита расписаниями тренировок и диетическими планами. Он приобрел новый облегченный велосипед, который стоял в коридоре и который мне запрещалось трогать, поскольку я могла сбить точную балансировку его скоростных характеристик.
И Патрик редко бывал дома, даже в пятницу или субботу вечером. Из-за его тренировок и моей работы мы, похоже, привыкли проводить время врозь. Я могла отправиться за ним на стадион и смотреть, как он бегает кругами, пока не пробежит нужное количество миль, или остаться дома и смотреть телевизор в одиночестве, свернувшись в уголке широкого кожаного дивана. Еды в холодильнике не было, не считая кусочков индюшачьей грудки и мерзких энергетических напитков консистенции лягушачьей икры. Мы с Триной как-то раз попробовали один и выплюнули, изображая, словно маленькие дети, будто нас тошнит.
По правде говоря, мне не нравилась квартира Патрика. Он купил ее год назад, когда наконец почувствовал, что его мать способна справиться одна. Его бизнес процветал, и он сказал, что один из нас обязательно должен улучшить свои жилищные условия. Я полагала, это послужит толчком к разговору о нашем общем будущем, но почему-то этого не случилось, а мы оба не любили заводить разговоры на неловкие темы. В результате, несмотря на годы, проведенные с Патриком, в этой квартире не было ничего моего. Я так и не смогла ему признаться, но мне больше нравилось жить в родном доме с его шумом и лязгом, чем в этой бездушной, безликой берлоге холостяка с ее выделенными парковочными местами и эксклюзивным видом на замок.
Кроме того, в ней было довольно одиноко.
