Он сделал шаг к ванне. И на слове «голубой» отдернул занавеску в сторону. Оля не дернулась – она просто открыла глаза и закончила петь. Ему показалось, что глаза девушки снова отливают всеми цветами радуги.
– Мама, а бывают черные дожди? – повторил Артем свой вопрос.
Она кокетливо улыбнулась.
– Я не знаю ее дальше, потому что ни разу не дослушивала до конца. Засыпала.
Она говорит моими словами! Это я ее ни разу не дослушивал, это я ее не знаю дальше!
Он смотрел на Олю и не узнавал ее. Тело девушки стало каким-то бледным, кости выпирали так, что казалось, кожа вот-вот лопнет. Ключицы можно было взять в руки.
– Кто ты? – прошептал Артем.
Ответ пришел сам собой. Вот что он забыл.
– Скажи мне, кто ты?
Во рту пересохло, и очень хотелось пить. Артем едва подавил желание попить прямо из ванны.
– Хозяйка?
Он не мог поверить в это. Как? Каким образом? Баня и все, кто внутри, рассыпались в прах на его глазах, а эта… Как она здесь оказалась?
«Спрашиваешь, – подключился голос ведущего-пошляка. – Ты ж, чудак, сам ее выволок из бани. Своими гребаными ручищами».
Все так. Они подменили ее еще в бане. Все кончено, Оли здесь нет.
– Что с тобой, Артем?
Надо же, как похоже. Она говорит точь-в-точь, как и…
– Тварь!
Артем бросился на девушку. Он схватил ее за шею и надавил что было сил. Оля вскинула руки вверх, взметнув сноп брызг.
– Я здесь хозяин!
Он услышал хруст, но продолжал давить до тех пор, пока голова Ольги не погрузилась в воду.
Все. Вот теперь и правда все. Он опустился на колени, а потом сел в лужу, закрыл лицо руками и заплакал. Все кончено.
– Верю, черный дождь не будет на твоем пути, – тихо, сквозь слезы пропел Артем, копируя женский голос.
Потом он засмеялся.
Эпилог
Трупы выносили один за другим. Алексей Полегуев подошел к обезглавленному телу девушки.
– Ее голову так и не нашли? – спросил он.
– Нашли, – ответил худощавый мужчина небольшого роста. – Он ее в бочку на летнем душе закинул.
– Черт! Что с ним такое? Они же его друзья…
– Слушай, Алексей, ты до пенсии будешь удивляться тому, что творят эти мрази?
– Да, до пенсии, а то и до смерти. Я никогда не пойму, зачем они это делают. Грабитель – ладно. Безысходность – жрать нечего, на работу не берут…
– Ты уже оправдываешь грабителей?
– Я не оправдываю, я хотя бы это понимаю. Даже Гришку Семенова могу понять.
– Это тот, который любовника своей сожительницы шампуром проткнул?
– Да. У каждого преступления должен быть мотив. Если его нет, то это патология.
– Ну, так здесь она – патология. Дед его, Федор Тихонов, утопил свою первую жену вон в той луже, где мы бомжа этого нашли. Тогда ничего доказать не смогли, к тому же в крови женщины было столько алкоголя, что она в тарелке с борщом могла утонуть. Да и Федора дома не было. А двенадцать лет назад папаша этого, – полицейский кивнул в сторону дома, – Андрей Тихонов, утопил свою жену на глазах сына. Наследственность…
– К черту наследственность! – взвился Полегуев. – Пацану мозг повредил его папаша, когда утопил мать!
– Вот ты и ему оправдание нашел, – ухмыльнулся худощавый.
– Ничего я не нашел, – отмахнулся Алексей.
– А как тебе такая версия? Его папаша пытался всем запудрить мозги, когда его, как говорится, поймали с поличным. Он и пацана подговорил.
– Ну, ты расскажешь уже? – Алексей раздражался по мелочам редко, но сегодняшнее утро было не из обычных.
– Он сказал, что жену утопил банник. А пацан рассказал, что якобы видел голого старика в кухне в ту ночь, когда его маму утопили.
– Бред. Что за банник? Это что, типа домового, что ли?
– Типа да не типа. Ладно, сказочник, некогда мне тут с тобой. Пойду-ка я этого маньяка допрошу.
Когда худощавый ушел, Алексей посмотрел на соседний дом. Странно, но ему показалось, что, несмотря на непохожесть, дома были будто частями одного целого.
– Что, тезка, домик подбираешь?
К Полегуеву подошел кинолог Алексей. Фамилии он его не знал. Он бы и имени не знал, если бы кинолог каждый раз при встрече с ним не произносил, словно заклинание, слово «тезка». Конечно, вполне возможно, что его зовут Геннадий, и он просто перепутал, но Полегуеву было приятней думать, что его-то имя кинолог знает.
– Витязь, сидеть, – приказал кинолог овчарке у ног и протянул Полегуеву что-то в черных перьях.
Алексей сначала подумал, что это ворона, но кинолог разубедил его.
– Это черная курица.
– И что?
– Странно. Они везде. Эта самая свежая. Похоже, что еще ночью она крепко спала.
Алексей ткнул пальцем в грязные перья.
– И где они? Остальные.
– Да везде. Эту мы нашли вот у этой стены. Тех – у бани…
– Их хоронили?
Кинолог Алексей пожал плечами.
– Похоже, они сказок начитались.
– В каком смысле?
– Ну, чтобы успокоить банника, нужно было под крыльцом бани закопать задушенную черную курицу.
– И что, их правда задушили?
Кинолог снова пожал плечами.
– Глядя на него, – он кивнул на дом, где допрашивали подозреваемого, – я ничему не удивлюсь. Начал с курочек… Слушай, а я его вспомнил. Он в 20-й учился, лет на пять младше. Приехал однажды к нам московский не то зоопарк, не то еще какая живодерня. Повели туда малышню из начальных классов, а нас вроде как надзирателями взяли. Животные там, я тебе скажу, наверняка на невидимых тросах были подвешены. Еле живые. Неприятно, но не так уж чтоб… Так вот эта сопля испугался ленивца. Представляешь? Визжал как недорезанный. Ну, я тоже глянул в вольер. Свалявшаяся шерсть, проплешины,
