приподняться повыше, чтобы лучше видеть, и привалился к статуе спиной, но получил от нее тычок под ребра. Небосвод выгорел от солнечного сияния. Пот выступил у Гарольда на затылке и растекся под мышками, рубашка прилипла к телу.
К тому времени, как он вернулся в баню, бассейн оккупировала компания женщин, собравшихся там на девичник. Они резвились в воде, и Гарольд не захотел мешать им и путаться под ногами. Он лишь ненадолго заглянул в парилку и поспешно ретировался. В питьевом зале он осведомился, можно ли приобрести целебной воды для одной очень хорошей знакомой из Берика-на-Твиде. Официант налил для него бутылочку и взял за это пять фунтов, потому что Гарольд уже успел куда-то затерять билет в римские термы. Время перевалило за полдень — пора было снова отправляться в путь.
Гарольд зашел в общественную уборную и, споласкивая руки, увидел у соседней раковины актера из книжного магазина. Он был одет в кожаные штаны и пиджак, а на ногах были ковбойские ботинки с небольшими каблучками. Актер рассматривал себя в зеркале, оттягивая кожу на лице, будто выискивал в ней какой-то изъян. При близком рассмотрении его волосы оказались настолько черными, будто были сделаны из пластика. Гарольду не хотелось показаться назойливым; он начал вытирать руки, делая вид, что думает о своем.
— Только не говорите мне, что вы назвали собаку в мою честь, — сказал актер, в упор глядя на Гарольда. — Я сегодня не в настроении.
Гарольд заверил актера, что у него вообще нет собаки. В детстве, добавил он, его не раз кусал пекинес по кличке Япошка. Возможно, имя не самое политкорректное, но его тетю, владелицу пекинеса, мало заботили чувства других людей.
— Правда, в последнее время я путешествую пешком, и мне попадались очень симпатичные собаки.
Актер вернулся к разглядыванию своего отражения и продолжил разглагольствовать на тему собачьих кличек, как будто не слышал признаний Гарольда о его тете.
— Каждый день ко мне кто-нибудь пристает с разговорами о своей собаке и о том, что он назвал ее моим именем. И говорит об этом с таким видом, будто я должен прыгать от радости. Они же ни шиша не знают.
Гарольд согласился с неуместностью подобных заявлений, хотя в душе считал, что это даже лестно. Лично он не мог себе представить, чтобы кто-нибудь назвал своего домашнего питомца Гарольдом.
— Я годы потратил на серьезную работу. Целый сезон отыграл в Питлохри[20]. А потом принял участие в одной костюмной постановке, вот так. У нас в стране принято думать, что это так уж оригинально — называть собак моим именем. Вы приехали в Бат ради моей книги?
Гарольду пришлось признаться, что это совершенно не так. Он пересказал актеру историю о Куини в мельчайших подробностях. Единственно, он решил опустить свои фантазии об аплодисментах медперсонала по его грядущем приходе в хоспис. Актер вроде бы слушал его со вниманием, но под конец все равно спросил, есть ли у Гарольда его книга и хочет ли он получить автограф.
Гарольд хотел. Он счел, что книга может послужить для Куини прекрасным подарком: она всегда любила читать. Гарольд уже собирался выяснить, не согласится ли актер обождать, пока он выскочит на минутку и купит его книжку, но актер перебил:
— А впрочем, не стоит труда. Все равно она — хлам. Я не написал в ней ни единого слова. И даже не читал. Я трахаль-конвейерщик и плотно сижу на коксе. На прошлой неделе я сошелся с одной бабой, а потом выяснилось, что у нее член! Про такое в книжках не пишут.
— Ага.
Гарольд посмотрел на дверь.
— Я во всех ток-шоу. Во всех журналах. Все думают, что я — такой славный парняга. И никто не знает обо мне ни шиша. Как будто во мне два разных человека. Сейчас вы, чего доброго, скажете, что вы — журналист.
Он хохотнул, и в его смехе вдруг проглянуло что-то пренебрежительно-мрачноватое, напомнившее Гарольду о Дэвиде.
— Я не журналист. Газетчик из меня, наверное, вышел бы неважный.
— Скажите-ка еще раз, зачем вы идете в Брэдфорд? Гарольд спокойно поправил, что он направляется в Берик, чтобы примириться со своим прошлым. Его обескуражили признания известного актера, и он до сих пор не находил внутри себя уголка, куда мог бы их уместить.
— А откуда вы знаете, что эта женщина вас ждет? Она вам об этом писала?
— Писала? — переспросил Гарольд, хотя прекрасно расслышал вопрос.
Он просто хотел выгадать время для ответа.
— Она говорила вам, что ей это вообще нужно? Гарольд открыл рот и открывал его несколько раз, но не мог произнести ни слова.
— Так как же эта штука работает? — спросил актер. Гарольд потрогал галстук.
— Я шлю ей открытки. Я знаю, что она меня ждет. Он улыбнулся. Актер тоже улыбнулся. Гарольду хотелось, чтобы его собеседник сам нашел необходимые резоны, потому что не знал, как еще его убедить, и на мгновение ему показалось, что актер почти проникся, но потом его лицо перекосилось, как будто он распробовал что-то неподходящее.
— На вашем месте я бы поехал на машине.
— Простите, что?
— Какого хрена идти пешком!
— Но в этом вся суть! — Голос Гарольда дрогнул. — Поэтому она и должна выжить! Джон Леннон когда-то устроил лежачую забастовку в постели. У моего сына над кроватью висела его фотография.
— Вместе с Джоном Ленноном в постели была Йоко Оно и вся мировая пресса. А вы один-одинешенек тащитесь в Берик-на-Твиде! У вас на это уйдет не одна неделя! А если она не получала вашего письма? Может, ей забыли его передать. — Актер скривил рот, словно воображая все последствия подобной оплошности. — Какая разница — пойдете вы туда пешком или вас подбросят? Вам же просто надо с ней повидаться! Я одолжу вам свою тачку. И шофера. Вы доберетесь туда сегодня же вечером.
Открылась дверь, и мужчина в шортах направился к писсуару. Гарольд подождал, пока тот закончит. Ему необходимо было донести до очень известного актера истину, что и обыкновенный человек может стремиться к чему-то необыкновенному, пусть даже он не способен объяснить это логически. Но его неотвязно преследовал образ машины, едущей в Берик. Актер был прав: Гарольд оставил для Куини сообщение и слал ей открытки, не имея никаких подтверждений, что она приняла его поступок всерьез и что ей вообще известно о его звонке. Он представил себя в тепле автомобильного салона. Скажи он «да», и через несколько часов будет уже на месте. Гарольду пришлось стиснуть свои руки: так они тряслись.
— Я не слишком вас огорчил? — поинтересовался актер.
В его голосе вдруг послушалась забота.
— Я же предупреждал вас, что я сволочь.
Гарольд понуро покачал головой. Он жалел, что человек в шортах оказался свидетелем их разговора.
— Мне надо идти, — тихо сказал он, не ощущая в себе, впрочем, прежней уверенности.
Пришедший пролез к раковине между ним и актером и стал мыть руки. Вдруг он захихикал, словно припомнив что-то глубоко личное, и начал:
— Хотел сказать вам… Есть у нас песик…
Гарольд вышел на улицу.
Небо обложили плотные облака. Они нависли над городом, словно намереваясь выдавить из него любые признаки жизни. Посетители баров и кафе высыпали на улицу. Завсегдатаи пабов и магазинов разделись до маек, и их кожа, не видавшая солнца на протяжении месяцев, ярко заалела. Гарольд перекинул куртку через локоть, но ему то и дело приходилось вытирать лоб рукавом рубашки. В стоячем воздухе неподвижно висели семена и пушинки растений. Придя в обувную мастерскую, Гарольд нашел ее по-прежнему запертой. Лямки его рюкзака отсырели от пота и врезались в ключицы. Продолжать путь было
