узнать? Ты хотела узнать, сказала ли я ему о вдове.
— Я бы и так узнала, если бы вы сказали о вдове. Это уж точно. Я по вашему лицу вижу, что не сказали, но что-то такое вы все же сделали.
Ханна промолчала. Она опустила глаза, почувствовав знакомый прилив стыда, охватывавший ее, когда она кого-то перебивала или встречалась взглядом с гостем мужа.
Аннетье подсела к Ханне вплотную и взяла ее правую руку обеими своими.
— Вам стыдно оттого, что вы говорили с сеньором наедине? — спросила она сладким голосом, глядя своими красивыми зелеными глазами прямо Ханне в глаза. — Думаю, нет ничего дурного в том, если вам нравятся такие невинные беседы. Наши женщины делают это каждый день без всякого для них вреда.
Она сжала Ханне руку. Именно такая Аннетье впервые вынудила Ханну рассказать ей свои секреты. Теперь Ханну не проведешь.
— Я не вижу ничего плохого в том, что разговаривала с ним. Я могу говорить все, что хочу и кому хочу.
— Конечно, вы правы, — ворковала Аннетье. — Забудем об этом вовсе. Мы пойдем сегодня?
— Пойдем?..
— Мы так давно не ходили, что вы забыли?
С самого начала существовал молчаливый уговор, что название места не должно произноситься вслух ни в доме, ни во Влойенбурге, ни в каком другом месте, где могли быть евреи или шпионы маамада.
Ханна перевела дух. Она знала, что рано или поздно этот разговор состоится, и, как могла, готовилась к нему. Тем не менее она чувствовала себя неготовой, даже застигнутой врасплох:
— Я не могу идти.
— Не можете идти? — спросила Аннетье. — Вы боитесь из-за этой глупой вдовы?
— Нет, — сказала Ханна. — Я не хочу рисковать. Из-за ребенка.
— Опять этот ребенок! — раздраженно сказала служанка. — Можно подумать, вы одна на свете ждете ребенка.
— Я не хочу испытывать судьбу. Господь дал мне знак, предупредил об опасности. Один раз меня чуть не поймали, и было бы глупостью пренебречь Его милосердием.
— Вас спас не Бог, — сказала Аннетье, — а я. Это я спасла вас. Бог отправит вас в ад, если вы не пойдете сегодня, и вашего ребенка тоже.
— Я в это не верю, — покачала головой Ханна.
— Вы знаете, что это правда, — недовольно сказала служанка. — Посмотрим, сколько ночей вы продержитесь, лежа без сна, зная, что, если умрете во сне, вас неминуемо ждут муки ада. Тогда вы передумаете.
— Возможно, — уклончиво сказала Ханна.
— В любом случае, — объявила Аннетье более радостным тоном, — не забудьте, что ничего нельзя рассказывать сеньору Мигелю. Вы должны хранить молчание. Обещаете?
— Обещаю.
Сказав это, она поняла, что солгала, и почувствовала странное удовольствие оттого, что это вышло так просто. Она знала, что расскажет Мигелю, хотя и не знала, когда, или почему, или какими будут последствия этого поступка, который может погубить ее.
Неделю спустя после встречи с Хендриком Мигель сидел с Гертрудой в "Поющем карпе". Она послала ему записку, в которой сообщала, что хочет его видеть, и Мигель поспешил на встречу. Когда он пришел, Хендрик рассказывал какую-то историю, и, хотя Гертруда вытянула свою хорошенькую шейку, чтобы поцеловать Мигеля, она не дала Хендрику никакого знака, чтобы тот остановился.
Хендрик говорил на голландском, быстро и с деревенским акцентом, и Мигель с трудом улавливал перипетии истории, связанной каким-то образом с другом детства и украденной бочкой солонины. Закончив, Хендрик рассмеялся, довольный собой:
— Вот это история, да, Еврей?
— Мне очень понравилось, — сказал Мигель.
— Ему очень понравилось! — сказал Хендрик, обращаясь к Гертруде. — Мило с его стороны.
Почему Гертруда не отошлет этого клоуна? Но Мигель заметил, что она изрядно выпила. Хендрик тоже был пьян.
— Теперь ваша очередь, — сказал он Мигелю. Он широко улыбался, но в его глазах была жесткость. — Расскажите историю.
Это было какое-то испытание, но Мигель не знал, как начать.
— У меня нет истории, которую я мог бы рассказать, — ответил он, — или которая могла бы сравниться с вашим рассказом о солонине.
На самом деле Мигель не мог унять волнения. У него осталась только треть денег Гертруды, и, когда придет время, ему будет нечем заплатить Нунесу. Он мог бы заставить себя не думать о потраченных деньгах, но в присутствии Гертруды это было трудно.
— "У меня нет истории, которую я мог бы рассказать", — повторил Хендрик, передразнивая акцент Мигеля. — Давай, Еврей! Не будь занудой хоть раз. Я был щедр и доставил вам удовольствие своим рассказом, а теперь сам хочу получить удовольствие. Вы не против послушать историю, мадам?
— Очень даже не против, — согласилась Гертруда. — Сеньор такой остроумный.
— Сдаюсь, — сказал Мигель, изображая добродушие. — Какую историю вам угодно, чтобы я рассказал?
— Это вам решать. Что-нибудь про ваши приключения. Можете рассказать о ваших любовных победах, или странностях вашего народа, или какой-нибудь непостижимый план покорения биржи.
Мигель не успел ответить. К Хендрику сзади подошел человек с пивной кружкой в руке и широко замахнулся, целясь ему в голову. Хендрику повезло, поскольку в этот момент он наклонился, чтобы что-то сказать Гертруде. Тяжелая оловянная кружка угодила голландцу в плечо и выскользнула из руки нападавшего, облив пивом лицо Мигеля, прежде чем упасть с грохотом на деревянный пол.
— Тысяча чертей! — сказал Хендрик на удивление спокойно.
Он мгновенно вскочил со своего места и повернулся к нападавшему, который был на голову ниже Хендрика и худым, можно было бы сказать, даже тощим, если бы не выступающий живот. Его лицо стало красным от напряжения и досады, что он промазал.
— Ты, грязный ублюдок! — заорал мужчина. — Я знаю, кто ты, и я тебя убью!
— Черт! — сказал Хендрик недовольно, будто его попросили выполнить неприятную и тяжелую работу.
Он выдохнул и сильно ударил мужчину в лицо. Это был быстрый удар, и мужчина рухнул на пол, к восторгу посетителей.
Тотчас появился хозяин таверны и с помощью прислуги уволок мужчину в сторону кухонь. Мигель предположил, что его вышвырнут через заднюю дверь в проулок. Хендрик скромно улыбнулся:
— Держу пари, этот малый меня невзлюбил.
Мигель кивнул, утирая лицо, забрызганное пивом.
— Не думаю, что возникнут какие-то проблемы, — сказала Гертруда, — но, может быть, тебе лучше уйти.
— Я вас понял, — кивнул Хендрик. — Удачного вам дня, Еврей.
После того как Хендрик удалился, они минуту-другую сидели молча, и Мигель спрашивал себя, как именно Гертруда поняла происшедшее.
— Объясните мне еще раз, почему вы с ним связались, — сказал Мигель, прервав молчание.
— У каждого могут быть враги, — неубедительно ответила Гертруда. — Он грубый человек, и у него грубые друзья, и иногда они решают свои разногласия непривычным образом.
Трудно было возразить. Мигель поймал себя на мысли, что было бы неплохо, если бы, когда Иоахим
