возмущение Мигеля, ни слезы девушки его совершенно не тронули.
— Уходи! — велел ему Мигель. — Ты что, не видишь, девушка расстроена?
Но Даниель не сдвинулся с места. Он стоял, смотрел и слушал, как всхлипывала девушка. Он так и стоял там, застыв на месте, пока я не испугался и не убежал.
Мой читатель, возможно, думает, к чему я это рассказываю. Чтобы отчасти объяснить враждебность, существующую между этими двумя мужчинами, которая уходит корнями в далекое прошлое и, насколько я могу судить, совершенно не мотивирована.
Но таковы были отношения между братьями. И теперь мой читатель не будет слишком удивлен, узнав, что не кто иной, как Даниель Лиенсо, задолжал Мигелю более двух тысяч гульденов, вырученных от продажи китового жира. Мигель больше не был в долгу перед своим братом, напротив, он стал его кредитором, сам того не подозревая.
18
В неделю приходило по два-три письма, и Мигель засиживался допоздна, отвечая на них при тусклом свете единственной масляной лампы. Возбужденный кофе и предвкушением богатства, он трудился с торжествующей решимостью, объясняя своим агентам во всех деталях, что именно от них требуется.
Мигель не виделся с Гертрудой после своего возвращения из Роттердама, что избавляло его от объяснений по поводу растраты почти всего ее капитала. Он знал людей, которые растрачивали деньги своих партнеров. Все они без исключения немедленно признавались, словно жизнь по лжи была слишком тяжелым для них бременем. Мигелю казалось, что он мог бы жить по лжи до тех пор, пока это сходило бы ему с рук.
Тем не менее он хотел повидаться с Гертрудой и рассказать ей о том, насколько продвинулся, а также о других вещах, но Гертруды нигде не было. Она выбрала не лучшее время, чтобы скрыться. Мигель посылал записки во всевозможные таверны и заходил туда сам даже в наименее подходящие часы, но нигде ее не нашел.
Однажды он случайно натолкнулся на Хендрика, праздно стоящего неподалеку от Дамрак. Тот прислонился к стене и курил трубку, наблюдая за проходящими мимо него людьми.
— Эй, Еврей, — позвал Хендрик и дружелюбно выпустил табачный дым в сторону Мигеля.
Мигель нерешительно замер, раздумывая, стоит ли делать вид, что он никогда в жизни не видел Хендрика и не слышал о нем, но особого смысла в этом не было.
— Какие новости от мадам Дамхёйс?
— Что? — спросил Хендрик. — Вы не спрашиваете о моем здоровье? Вы ранили мои чувства.
— Сожалею, что ранил ваши чувства, — сказал Мигель.
Со временем он научился не придавать значения высокопарности Хендрика, делая вид, что воспринимает ее всерьез.
— Главное, что вы сожалеете. Но вам нужна мадам Дамхёйс, а я не льщу себе надеждой, что смогу заменить вам мадам Дамхёйс. Я не обладаю ее чарами.
Неужели ревнует?
— Вы знаете, где ее можно найти?
— Я ее не видел. — Хендрик отвернулся и выпустил большое облако дыма.
— Может быть, у себя дома? — с надеждой предположил Мигель.
— О нет. Только не дома.
— И все же я хотел бы проверить сам, — настаивал Мигель, сожалея, что ему не хватает ума и тонкости. — Где ее дом?
— Я не могу вам этого сказать, — объяснил Хендрик. — Вы, иностранцы, вероятно, не понимаете наших обычаев. Если мадам Дамхёйс не сказала вам сама, я не могу этого сделать.
— Тогда благодарю вас, — сказал Мигель, торопясь уйти, так как не желал больше напрасно тратить время.
— Если я увижу ее, — крикнул Хендрик ему вдогонку, — то обязательно передам ей от вас привет.
Такова была его удача в тот день. Подчиняясь внезапному порыву, он решил посетить кофейную таверну в Плантаже, но открывший, вернее, чуть приоткрывший дверь турок Мустафа посмотрел на Мигеля с подозрением.
— Я сеньор Лиенсо, — произнес Мигель. — Я здесь уже был.
— Сейчас вам сюда нельзя, — сказал турок.
— Ничего не понимаю, я полагал, эта таверна открыта для публики.
— Уходите, — сказал турок и захлопнул дверь.
Ханна сидела в столовой и завтракала белым хлебом с хорошим сливочным маслом и желтыми яблоками, купленными накануне вечером у старой уличной торговки, которая ходила от дома к дому и предлагала свой товар. В ее вине было больше специй, и оно было не так сильно разбавлено, как обычно. Аннетье знала, как быть бережливой в отношении вина и щедрой в отношении воды, поэтому Ханна поняла, что означает крепость вина. Служанка хотела с ней поговорить и поэтому старалась развязать ей язык.
Мигель дал ее кофе, а теперь Аннетье дала ей вина. Все вокруг потчуют ее напитками, чтобы добиться своих целей. От этой мысли ей сделалось грустно, и все равно Ханна не могла забыть восторга, который у нее вызвал кофе Мигеля. Она была рада, что узнала истинную природу этого плода; ей нравилось, что кофе делал ее оживленной и энергичной. Словно она открыла свое второе «я» или, правильнее сказать, кофе изменил ее личность. То, что было на поверхности, ушло на дно, а то, что она подавляла, выплеснулось наружу. Она забыла о сдержанности и скромности, и ей нравилось, что она освободилась от этих оков.
Возможно, впервые она поняла, какой ее всегда видел Мигель: тихой, глупой, тупой. Его не привлекали эти добродетели иберийских женщин. Ему нравились плутовки, как Аннетье или его распутная вдова. Впрочем, она тоже может быть распутной. От этой мысли она чуть не рассмеялась громко. Конечно, она не может быть распутной, но она может хотеть быть распутной.
Аннетье вышла из кухни и стояла на пороге, глядя на пустой бокал, как того и ожидала Ханна. И Даниель, и Мигель ушли по своим делам, поэтому девушка села за стол, как обычно, когда они оставались одни, налила себе вина из графина и выпила его залпом, явно не заботясь, насколько развяжется ее собственный язык.
— У вас с сеньором была вчера приятная беседа? — начала она.
Ханна улыбнулась:
— Ты не подслушивала за дверью?
Лицо Аннетье на миг стало злым.
— Вы говорили на своем языке и слишком быстро. Я не поняла ни слова.
— Он просил меня никому не рассказывать о происшествии. Уверена, тебе он сказал то же самое.
— Сказал, но мне он не дал никакого особого зелья, чтобы сделать меня послушной. Вероятно, он больше уверен в моем молчании.
— Вероятно, — согласилась Ханна. — Вероятно, ты тоже не уверена в моем молчании. Ты это хотела
