Она качала ногой, которая напоминала голубя, охотящегося за крошками у прилавка булочника. Она поняла, что кофе — напиток, действующий не на ум, а на тело. И на язык. И от кофе ей хотелось говорить о разных вещах: "Я нахожу вас чрезвычайно привлекательным. Как бы хорошо было, выйди я замуж за вас, а не за вашего холодного брата".
Ничего этого она не сказала. Все же отчасти она могла себя контролировать.
— Вы мне не верите, сеньора?
— Вы, должно быть, считаете меня необыкновенно глупой, если полагаете, что я поверю в ваш рассказ.
Слова вырвались у нее сами собой. Родители учили ее всегда быть кроткой. Ее муж тысячу раз намекал без слов, что ожидает от нее кротости, и ничего больше. Тем не менее она никогда не чувствовала себя кроткой, но прежде никогда не забывала вести себя кротко.
Это все кофе, сказала она себе. Мигель, умышленно или нет, околдовал ее, а может быть, и себя тоже. Как скоро они начнут осыпать друга оскорблениями или бросятся другу в объятия?
Кофе был не виноват. Напиток околдовал ее не больше, чем бокал вина. Он делал ее решительной, в то время как вино успокаивало. В этой дерзости, этой бойкости ее языка виновато не колдовство, а она сама. Кофейный напиток только вывел наружу ее дурное поведение.
Поняв правду, она осознала многое, но только не обещание, которое дала сама себе: она будет бойкой на язык и дерзкой всякий раз, когда выдастся возможность.
Однако сегодня же ей пришлось пережить самую ужасную встречу в своей жизни, и никакое на свете количество ни кофе, ни вина не сможет смягчить тот ужас, который она испытала. Она была очарована и одновременно взбешена попытками Мигеля обмануть ее.
— Я знаю, что мир устроен не так, как в пьесах, и что скупцы не отдают возлюбленных своих дочерей в руки пиратов. — Она сделала паузу. — Тем не менее можете на меня положиться. Я не выдам вашего секрета.
Мигель откинулся назад и посмотрел на Ханну так, будто видел ее впервые в жизни. Он смотрел на ее лицо, шею; его взгляд скользил по выпуклостям грудей, скрытых под платьем с высоким воротом. Мужчины часто думают, будто женщины не догадываются, что изучает их взгляд, но на самом деле женщине это прекрасно известно, как если бы взгляд оставлял отпечатки, подобно пальцам.
Конечно, он смотрел на нее и раньше. Она чувствовала, что ему нравятся ее лицо и фигура, но этот взгляд был совсем иным. Мигель и другие подобные ему мужчины редко думали о женщинах, которые им нравились или с которыми они ложились в постель. Женщина была предметом, ее поглощали, как пищу, а иногда ею восхищались, как картиной. Сейчас Мигель увидел в ней нечто большее, и мысль об этом приводила ее в восторг.
— Я вам доверяю и верю вашему обещанию хранить молчание, — сказал он, — поэтому скажу вам правду. Человек, которого вы встретили, затаил на меня злобу за постигшее его несчастье, в котором я не был повинен, и хочет меня погубить. Он знаком с порядками нашей общины достаточно хорошо, чтобы знать: с помощью слухов меня можно погубить ничуть не менее верно, чем с помощью дел. Поэтому вы должны молчать о том, что произошло.
Он доверил ей правду, но она по-прежнему предавала его своим молчанием.
— Тогда я буду молчать об этом, — сказала она едва слышно, почти шепотом.
— Сеньора, — Мигель беспокойно заерзал, — прошу, чтобы ваше молчание распространялось на вашего мужа. Я понимаю, узы брака — особые узы, но в данном случае чрезвычайно важно, чтобы ваш достойный супруг ничего не узнал.
Ханна допила кофе. На дне чашки оставалась гуща. Не зная, следует ее пить или нет, и полагая, что спрашивать было бы невежливо, она поставила чашку.
— Я лучше всех знаю, что следует и чего не следует говорить моему достойному супругу. Я ничего ему не скажу. Но вы мне должны кое-что обещать.
Он поднял бровь:
— Конечно.
— Что вы позволите мне выпить кофе еще раз, — сказала она. — Вскоре.
— Для меня пить кофе с вами огромное удовольствие, — сказал он сердечно.
Она изучала его лицо. "Будь я служанкой или девушкой из таверны, он бы меня сейчас поцеловал. Но я жена его брата. И он никогда меня не поцелует. В нем слишком много чести. Конечно, — подумала она, — если только я не поцелую его первой". Но об этом нельзя было даже помыслить, и она залилась краской от собственной смелости.
— Ну что ж, — сказала она со вздохом, — я позову служанку, пусть унесет чашки, а то куда это годится, если мой муж придет домой и обнаружит, что в его отсутствие мы уединились тут вдвоем и распивали запретные напитки.
Она насладилась удивлением на лице Мигеля и лишь через несколько секунд позвонила в колокольчик.
17
Мигель подумал, что он многое узнал о женщинах и о Ханне в тот день. Он и представить себе не мог, какой сильный дух скрывается за ее тихой внешностью. Он ожидал от нее худшего — что она разболтает о случившемся каждой кумушке во Влойенбурге. Казалось неизбежным, что глупая женщина будет бегать со сплетнями, как собака с куском мяса, который стащила с кухонного стола. Теперь он верил, что на ее молчание можно положиться. Он не мог объяснить, почему угостил ее кофе или почему доверил ей то, что хотел скрыть от Даниеля. Его подмывало поделиться с ней чем-нибудь, каким-нибудь секретом, чтобы она почувствовала возникшее между ними доверие. Возможно, это было достаточно веское основание, возможно, нет, но желание довериться ей было столь велико, что побороть его он не мог.
Мигель покачал головой и выругал себя. Неужели у него недостаточно проблем помимо нежелательных интриг? А ведь случись что с Даниелем, он познакомится с Ханной поближе. Человек ведь может умереть от разных причин: от болезни, несчастного случая, в результате убийства. Мигель на минуту представил, как тело Даниеля достают из канала: глаза широко открыты, кожа синевато-белая. Он почувствовал угрызения совести оттого, что такая картина ему приятна, но еще сильнее возбуждали его мысли о том, как освободить Ханну из неволи ее одежды.
Разве кофе не должен был подавлять подобные мысли? Но даже кофе не мог сравниться с удовольствием, которое он получал, беседуя с Ханной. Он всегда считал ее просто хорошенькой простушкой, очаровательной, но пустой. Теперь он знал, что все это показное, только способ ублажить мужа. Интересно, сколько еще женщин изображают из себя глупышек, дабы не привлекать внимания своих мужей?
Мысль о том, что мир населен хитрыми и двуличными женщинами, не успокоила его, поэтому он произнес свои дневные молитвы, добавив благодарственную молитву Господу, слава Тебе, за то, что избавил его от Иоахима, не дав тому оповестить все население Влойенбурга о его делах.
Вскоре Мигель узнал, что его благодарность была преждевременной.
Он полагал, что ему повезло: безрассудная выходка Иоахима произошла, когда мужчины из Влойенбурга были заняты своими делами в городе. Однако он не принял в расчет женщин, которые сидели в своих гостиных или стояли на кухнях, не сводя глаз с улицы в надежде, что небеса развеют их скуку, послав для развлечения какой-нибудь скандал. Грубое поведение Иоахима не осталось незамеченным: за ним наблюдали с крылечек и из окон, а также из боковых улочек. Жены и дочери, бабушки и вдовы видели
