инвестирования…
— Но деньги из такого фонда нельзя перевести, допустим, в индонезийские акции?
Теперь настала его очередь глубоко вздохнуть. Но он все же сказал:
— Если ты имеешь в виду надежные акции с железобетонной стабильностью, то это делается легко.
— Именно это мне подойдет. Ультранадежные. Железобетонные. И они будут принадлежать Кейтлин Армитаж.
— Мило, — сказал Бобби. — Одобряю.
— Ну, благодарю покорно. И кстати, поблагодари за меня Флека.
— Я этого не слышал.
— Только не говори мне, что ты глохнешь.
— Разве ты заметил? Да, мы все разваливаемся на части. Наверное, это и называется жизнь. Именно поэтому, друг мой, лучше всегда смотреть на ситуацию с юмором, особенно когда все идет наперекосяк.
— О, да ты еще и философ. Как же я по тебе скучал, Бобби.
— Взаимно, Дэвид… Пообедаем на следующей неделе?
— Думаю, избежать этого не удастся.
Однако звонков Салли я старательно избегал. Хотя она не была такой настырной, как Бобби, но ее имя регулярно появлялось в списке входящих. Через три недели после моего возвращения на работу я получил письмо, написанное на фирменной бумаге «Фокс»:
«Дорогой Дэвид!
Я всего лишь хочу сказать, как я рада твоему возвращению в бизнес после этой грязной кампании, затеянной Тео Макколлом. Ты же один из самых талантливых сценаристов, и то, что произошло с тобой, может вызвать только возмущение. От имени всех на нашей студии поздравляю тебя с победой над противником. Иногда и хорошие парни выигрывают.
Также я хотела сообщить тебе, что «Фокс Телевижн» кране заинтересована в развитии идеи комического сериала «Давай обсудим», о котором мы с тобой говорили в прежние времена. Если позволит твое расписание, было бы приятно встретиться за ланчем и все обсудить.
Надеюсь на быстрый ответ.
С наилучшими пожеланиями, Салли.
P. S. В телевизионной программе «Сегодня» ты был просто великолепен!»
Я не знал, хотела ли Салли таким образом извиниться. Или это был тонко завуалированный намек на возможность продолжения отношений (еще бы, ведь я был снова кредитоспособен!). А может, она изображает из себя ретивого телевизионного работника, разыскивающего так называемые таланты. Но мне не интересно было выяснять это. Я не хотел быть ни грубым, ни торжествующим, да и особого повода для торжества не было. Поэтому я сел и на официальной бумаге нашей студии написал следующую деловую записку:
«Дорогая Салли!
Благодарю за письмо. К сожалению, я вплотную занят работой над новыми сериями «Продать тебя», так что не сумею выкроить время для ланча. И уже взятые мною обязательства по написанию сценариев настолько обременительны, что я не заинтересован ни в какой работе совместно с тобой в обозримом будущем.
Искренне твой…»
И я расписался своим полным именем.
В конце этой же недели я получил прекрасные новости от Уолтера Дикерсона, который после нескольких месяцев тяжелых переговоров наконец добился того, о чем я просил.
— Ну вот, — сказал он, позвонив мне в офис. — Вам снова разрешено видеться с дочерью.
— Люси согласилась?!
— Да, она наконец решила, что Кейтлин должна видеться со своим отцом. Мне жаль, что на это ушло чертовски много времени. И вы не только можете видеть дочь регулярно, ваша бывшая жена не настаивала, чтобы это происходило под ее присмотром… что часто случается в схожих ситуациях, где отцу временно было отказано в доступе к ребенку.
— Ее адвокат объяснил, с чего это она вдруг передумала?
— Давайте скажем так: я уверен, что сама Кейтлин сыграла в этом большую роль.
Но была еще одна причина, о которой я узнал, когда полетел на север на свидание с дочерью — в первый раз за последние восемь месяцев!
Я взял напрокат машину и доехал из аэропорта до дома Люси. Через мгновение после моего звонка дверь распахнулась, и Кейтлин повисла у меня на шее. Я очень долго прижимал ее к себе. Затем она подтолкнула меня локтем и спросила:
— Подарок привез?
Я рассмеялся замечательной дерзости этого вопроса и невероятной душевной гибкости своей дочери. Мы не виделись восемь мучительных месяцев, и вот мы снова вместе. Что касается Кейт, ничего не изменилось.
— Подарок в машине. Получишь позже.
— В гостинице?
— Да, в гостинице.
— В той же, где мы жили в последний раз, — близко к небу?
— Нет, в другой гостинице, Кейтлин.
— Ты своему другу больше не нравишься?
Я с изумлением смотрел на нее. Она помнила все. Каждую деталь всех выходных, которые мы проводили вместе.
— Это очень длинная история, Кейтлин.
— Ты мне ее расскажешь?
Но прежде чем я сообразил, как ответить на этот вопрос, раздался голос Люси:
— Привет, Дэвид.
— Привет, — ответил я, все еще держа Кейтлин за руку.
Последовала неловкая пауза. Как можно обмениваться любезностями после всей той ненависти, после всех тех бессмысленных мучений, в бездну которых ввергла меня Люси?
Но я решил, что стоит сделать попытку, и сказал:
— Ты хорошо выглядишь.
— Ты тоже.
Снова неловкая пауза.
Из дома вышел мужчина и остановился за спиной моей бывшей жены. Высокий, немного за сорок, консервативно одетый, как все протестанты в Америке по выходным: синяя рубашка на пуговицах, шерстяной свитер, брюки цвета хаки, тяжелые ботинки. Он обнял Люси за плечи. Я постарался не поморщиться.
— Дэвид, это мой друг, Питер Харрингтон.
— Приятно с вами познакомиться, Дэвид, — сказал он, протягивая руку.
Я пожал ее, подумав: по крайней мере, он не сказал «я так много о вас слышал».
— Взаимно, — кивнул я.
— Папа, может, поедем? — спросила Кейтлин.
— Конечно! — Я повернулся к Люси: — Значит, в шесть часов вечера в воскресенье.
Она кивнула, и мы уехали.
По дороге в Сан-Франциско Кейтлин сказала:
— Мама собирается пожениться на Питере.
