— Вот как, — отозвался я. — А ты что думаешь по этому поводу?
— Я хочу быть подружкой невесты.
— Полагаю, это возможно. Ты знаешь, чем занимается Питер?
— Он командует в церкви.
— Правда? — слегка встревожился я. — В какой церкви?
— Милой такой.
— А названия ты не помнишь?
— Уни… уни…
— Может быть, унитарной?
— Да, верно. Унитарной. Смешное слово.
Что ж, это цивилизованная церковь, а то ведь всякое бывает.
— Питер очень милый, — добавила Кейтлин.
— Я рад.
— И он сказал маме, что тебе нужно разрешить снова видеться со мной.
— Откуда ты это знаешь?
— Потому что я играла в соседней комнате, когда он это сказал. Тебе мама запрещала со мной видеться?
Я посмотрел на огни залива:
— Нет.
— Это правда?
Кейтлин, тебе не нужно знать правду.
— Да, солнышко. Это чистая правда. Я был в отъезде, работал.
— Но ты больше никогда не будешь уезжать так надолго?
— Не буду. Никогда.
Она протянула тонкую ручку:
— Заметано?
Я усмехнулся:
— С каких это пор ты начала выражаться, как в Голливуде?
Она проигнорировала мою шутку и руки не опустила:
— Заметано, папа?
Я взял ее ручонку и пожал ее:
— Заметано.
Выходные пролетели в блаженном тумане. В шесть часов вечера в воскресенье мы снова стояли у дома Люси. Когда дверь открылась, Кейтлин кинулась, чтобы обнять мать, затем подскочила ко мне, чмокнула в щеку и сказала:
— Увидимся через две недели, пап.
Затем она скрылась в доме, прижимая к себе целый выводок Барби и другие бесполезные вещицы, которые я накупил ей за выходные. Мы с Люси неожиданно остались наедине на пороге и неловко молчали.
— Ну как, хорошо провели время? — спросила Люси.
— Замечательно.
— Я рада.
Молчание.
— Ну, тогда… — сказал я, пятясь.
— Ладно, тогда пока.
— Увидимся через две недели.
— Хорошо.
Я кивнул и повернулся, чтобы уйти.
— Дэвид, — сказала она, заставив меня обернуться.
— Да?
— Я только хотела сказать… Я рада, что у тебя все наладилось с профессиональной точки зрения.
— Спасибо.
— Наверное, было ужасно.
— Верно.
Молчание. Потом она сказала:
— Я хочу, чтобы ты еще кое-что знал. Мой адвокат рассказал мне, что когда у тебя все рухнуло и ты потерял все свои деньги…
— Это так. На какое-то время я остался без всего.
— Но ты все же умудрился платить мне алименты.
— Я был обязан.
— Но ведь ты был разорен.
— Все равно я был обязан.
Молчание.
— На меня это произвело впечатление, Дэвид.
— Спасибо, — сказал я, и мы снова неловко замолчали.
Наконец я пожелал ей спокойной ночи и поехал в аэропорт; самолет доставил меня в Лос- Анджелес; на следующее утро я встал и пошел на работу, где принял множество решений, касающихся сериала, неоднократно поговорил по телефону, пообедал с Брэдом и нашел три часа днем, чтобы посидеть за компьютером, продлевая жизнь своим персонажам. В общей сложности я проработал до восьми вечера, затем поехал домой, по дороге прихватил суши и съел их, запивая пивом перед телевизором. После десяти я отправился в постель с новым романом Уолтера Мосли и относительно прилично проспал семь часов, после чего поднялся и повторил всю процедуру сначала.
В один из дней этой рутинной жизни пришло озарение: все, что ты хотел восстановить, восстановлено. Но за этим озарением последовало другое: теперь ты одинок.
Да, я получал удовольствие от работы с коллегами. Да, дважды в месяц я мог видеть свою дочь. Но кроме этого…
Что? У меня не было семьи, которая ждала бы меня дома по вечерам. Повседневного папу для моей дочери изображал теперь другой мужчина. И хотя мой профессиональный статус снова был на высоте, я мог сказать лишь одно: успех ведет к новому успеху, а тот, в свою очередь, приводит…
Куда? Где он, конечный пункт назначения? В этом и есть главная загадка. Вы можете потратить годы, чтобы вскарабкаться куда-то. Но когда цель достигнута — когда вы получаете все, о чем мечтали, — возникает вопрос: вы вообще куда-нибудь пришли? А может, вы все еще находитесь на пересадочной станции по пути к следующему пункту назначения? Боюсь, этот пункт иллюзорен — он исчезает, как мираж, как только вас перестает осенять крыло успеха. Разве можно достичь вершины, которой не существует? Единственная мелочь, которую я познал за все это время, заключалась в следующем: то, к чему мы стремимся, всего лишь попытка самоутверждения. Но обнаруживаем мы это только через тех, кто был достаточно глуп, чтобы полюбить нас… или кого мы сумели полюбить.
Как я — Марту.
Целый месяц я звонил ей через день и отправлял эсэмэски. Каждый день я писал электронные письма, но ни на одно не получил ответа. В конце концов я понял намек и прекратил попытки связаться с ней. И тем не менее я думал о ней постоянно. Это напоминало тупую фантомную боль, которая никак не проходила.
Но вот в одну из пятниц, примерно через два месяца после нашей последней встречи, я получил по почте небольшой пакет. Когда я его раскрыл, то обнаружил внутри прямоугольный предмет, завернутый в подарочную бумагу. Там же лежал конверт. Я открыл его и прочитал:
«Дорогой Дэвид!
Разумеется, я должна была ответить на все твои звонки и все твои письма, но… Я здесь, в Чикаго, с
