Дражайшая дочь наша, мы полагаем, что государь д'Альбрэ взял в плен барона де Вароха. Между тем, если герцогиня надеется созвать войско для борьбы против д'Альбрэ и французов, без Варохского Чудища ей никак не обойтись. Засим повелеваем тебе выяснить, действительно ли он еще жив, и, если сведения верны, найти способ вернуть ему свободу и как можно скорее переправить его в Ренн.
Я не в силах поверить собственным глазам. Меня бросает сперва в жар, потом в холод. Переворачиваю записку: быть может, я что-нибудь пропустила? Потом заново расшифровываю ее… Нет, текст все тот же самый. И приказа убить д'Альбрэ в нем по-прежнему нет.
Недоверие сменяется таким гневом, что у меня воздух в легких сгорает. Она же обещала, что я стану орудием божественного возмездия! Что д'Альбрэ получит воздаяние от руки собственной дочери!
Только это обещание помешало мне расхохотаться аббатисе в лицо, когда она объявила о решении вернуть меня в дом графа. Только это обещание сподвигло меня удвоить усилия, дабы в последние недели перед отъездом из монастыря изучить как можно больше смертоносных искусств.
Более того, ее обещание придавало смысл всему, что мне довелось вытерпеть и выстрадать. Не будь у меня за спиной божественной воли, кем бы я чувствовала себя? Беспомощной жертвой! И что же теперь?
Гнев растекается по моим жилам таким могучим темным приливом, что я почти задыхаюсь.
Я уйду из монастыря. Она не вынудит меня остаться. Безвылазно сидя на своем островке, аббатиса даже не узнает, что я от нее ушла.
А вот д'Альбрэ узнает.
У него очень длинные руки, и он разыщет меня в любом уголке Франции или Бретани. Безопасности нет нигде — разве только за стенами Ренна, а если д'Альбрэ решит напасть на город, ее не будет и там.
То есть я должна сидеть тихо, точно безмозглый крольчонок. Будущее простирается передо мной, уходя в угрюмую бесконечность. Обитель обманула меня. А д'Альбрэ скоро сделает меня шлюхой — для того лишь, чтобы заманить в ловушку очередного врага.
Нет уж! Я комкаю записку в кулаке и роняю ее в отверстие отхожего места. Нет!
Я выхожу из гардеробной и, не обращая внимания на встревоженные взгляды фрейлин, сбрасываю одежду еще прежде, чем они успевают подскочить мне на помощь.
И весь следующий час яростно соскребаю с себя их грязные замыслы — и моего отца, и аббатисы…
Понятия не имею, как я переживу сегодняшний ужин. Я только и думаю: многим ли известно, какую роль уготовил мне д'Альбрэ? Еще поневоле гадаю, к кому он приставит меня в следующий раз. К недоумку- маршалу Рье? К Рожье Блэйну, немногословному и серьезному?
Войдя в трапезную, я тотчас ощущаю на себе взгляд д'Альбрэ. Холодный и мертвый, точно мясо у него на тарелке. Я высоко несу голову и болтаю с Тефани о какой-то чепухе. Приблизившись к возвышению, приседаю в поклоне. Улыбка у меня жутко ненастоящая. Однако д'Альбрэ слишком занят собственными мрачными размышлениями. Он жестом отправляет меня туда, где сидит Матюрен.
Я иду к столу барона, гадая, как можно убить монстра вроде д'Альбрэ, с его-то почти нечеловеческой силой и такой же хитростью? И осуществимо ли это вообще, раз уж сам Бог Смерти до сих пор не пожелал на него указать?
Как мне подобраться к нему? Как добиться, чтобы он не заподозрил худого? И особенно если учесть, что я не смогу — нет, ни за что! — воспользоваться искусством обольщения, которое так хорошо мне дается?
Я подсаживаюсь к барону, и глаза у него загораются.
— Судьба нынче благосклонна ко мне, юная госпожа! Чему обязан честью составить вам общество?
Меня подмывает хорошенько встряхнуть его, предупреждая, что это никакая не честь, а едва ли не бдение у смертного одра… но нельзя. Я с напускной скромностью улыбаюсь ему.
— Это мне повезло, господин мой, — говорю я ему.
Беру кубок с вином и выпиваю сразу половину. Если мне повезет, барон и дальше будет увлеченно рассматривать мою грудь, а потому не поймет, что я вынуждена напиться допьяна, чтобы выдерживать его драгоценную компанию.
— Вы уже отошли от сегодняшней охоты? — спрашивает барон.
Неожиданный вопрос едва не заставляет меня поперхнуться вином.
— Отошла, господин мой? — Мне требуется изрядное усилие воли, чтобы в голосе не прозвенело презрение. — Охота совсем не показалась мне утомительной.
Он пожимает плечами.
— А вот бароны Вьенн и Жюльер просто изнемогли, — говорит он. — Оба извинились, что не смогут прийти к ужину, и сразу легли в постель.
— Видимо, я больше привыкла к тяготам, чем они.
— Я тоже, — кивает он. — У меня только кровь разогрелась!
Совершенно ясно, что он имеет в виду. Что ж, оно и к лучшему: мне не составит труда обвести вокруг пальца этого тупого гусака.
Мое внимание привлекает смех, доносящийся с другой стороны стола. Жаметта виснет на Юлиане, точно блоха на собаке. Чувствуя мой взгляд, Юлиан вскидывает глаза. Он насмешливо улыбается мне и поднимает кубок. Я невольно спрашиваю себя: неужели знает? Знает, какой службы потребовал от меня наш отец? Должно быть, что-то подозревает; ему отлично известно, до какой степени я не люблю напыщенных шутов вроде Матюрена.
Жаметта между тем замечает, что Юлиан перестал уделять ей внимание, и прослеживает за его взглядом. Ее глаза суживаются… а я замечаю, что у нее новая брошь — золотой солнечный диск с лучами и большим рубином посредине. Какую из моих тайн она выведала, чтобы заполучить эту вещицу?
ГЛАВА 7
Я все же решила пойти на свидание с Матюреном. И даже сыграть навязанную мне роль — до известного предела. Выведаю все, что возможно, и улизну. А уж если он чересчур расшумится или вздумает принуждать меня к продолжению любовной игры — очень хорошо, ведь тогда я буду защищаться. Я в таком отчаянии, что рада буду пролить чью-нибудь кровь!
У двери покоев, где назначена встреча, я распускаю волосы и стаскиваю пониже корсаж платья. Снедаемый нетерпением, барон Матюрен уже там. Плотское вожделение вызывает у него такое биение пульса, что я едва слышу собственные мысли.
— Тебя кто-нибудь видел? — спрашивает он, когда я проскальзываю внутрь.
— Нет, — заверяю я его.
И подхожу ближе, откидывая распущенные волосы за плечо. Он трогает их, перебирает локоны, пропускает их между пальцами.
— Точно черный шелк, — бормочет восхищенно.
Я ощущаю хмельной аромат его страсти. И очень хорошо знаю, как с ней обращаться. Легонько провожу пальцем по борту его камзола. От этого у Матюрена приоткрывается рот, а дыхание прямо-таки застревает в горле. Я обвиваю его рукой и принимаюсь играть волосами у него на затылке.
— Готова поспорить, ты говоришь это каждой, которую завоевываешь!
Он удивленно моргает. Вряд ли кто-нибудь раньше приписывал ему длинный список побед. Я прижимаюсь к нему и легонько трусь щекой о его многочисленные подбородки.
— Ты, случайно, не знаешь, что нынче вечером так прогневало моего сиятельного отца? — спрашиваю я. — Помнится, после обеда, когда я к нему заходила, он был вполне даже весел.
