Кого еще принесло некстати? Я вскидываю глаза.
В мою сторону движется не слишком трезвый воин. Вот она, отдушина, в которой я так нуждаюсь! Лицо у него суровое, — должно быть, это наемник. Кожаный камзол — и никаких символов ни на плаще, ни на пряжке. Винные пары сделали его достаточно дружелюбным, но ловкости отнюдь еще не лишили.
Я поворачиваюсь к нему.
— Госпожа, никак, заблудилась? — спрашивает он. — Уж больно местечко неподходящее для прогулок, красавица.
— Полагаешь, для меня тут небезопасно?
— Еще как, госпожа! Полным-полно всяких жуликов и забияк — как бы кто не обидел!
— Но сам ты, конечно, не из таких?
Он улыбается. Улыбка у него волчья.
— О, я лишь об удовольствии вашем забочусь.
— В самом деле?
Я еще не решила, дать ему бой или в постель затащить. Но вот лапа в перчатке по-хозяйски опускается мне на плечо, он притягивает меня к себе, и я обоняю винную кислятину из его легких. Ну уж нет, без его похоти я как-нибудь обойдусь, лучше кровь пущу! Как же хочется, вымещая гнев, рассечь эту мясистую шею!
Я даже могла бы назвать это жертвоприношением Мортейну. Или Темной Матроне. Любому Богу, который склонил бы ухо к моим молитвам и прекратил неизбывный кошмар, в котором я живу.
Он наклоняется поцеловать меня — и вскрикивает от изумления, чуть не напоровшись вытянутыми губами на острое лезвие. Воин замирает и глядит на меня, ожидая, что будет. Я чувствую, как сердце бьется у него чуть ли не в горле, вижу, как трепещет наполненная кровью боевая жила…[7] Медленно приближаю к ней нож. Какое невероятное искушение! Но этот малый не совершил ничего скверного. И метки смертника на нем нет. Он не вторгался в нашу страну и не состоит на службе д'Альбрэ. Он даже не поднимал руку на невинного, ведь меня невинной не назовешь. Я через многое в своей жизни переступала, но через это…
Кончик ножа ласкает кожу на его горле, но тут поблизости звучит крик. Первая мысль, которая приходит в голову, — кто-то пытается меня предупредить об опасности, но крик сопровождают звуки ударов. При мысли о подходящей заварушке мое сердце бьется быстрее, и я ограничиваюсь тем, что легонько колю воина под подбородок.
На грязную каменную мостовую между нами падает единственная ярко-красная капля.
— Пошел прочь, — говорю я.
Его глаза вспыхивают гневом, и какое-то мгновение мне кажется, что он выхватит меч. Но воин лишь отвечает:
— Осторожнее играй в свои игры, госпожа. Не каждый тут добряк вроде меня.
Я молчу. Он поворачивается и уходит, откуда пришел, а я бегу туда, где раздавался крик.
Что-то произошло ниже по течению, на другом каменном мостике. Подбегая, слышу звуки борьбы и заранее достаю нож из ножен на запястье. Потом осторожно подбираюсь поближе. В тени возле каменного основания моста двое воинов взяли в оборот мужчину и женщину. Тонкие губы мужчины уже разбиты в кровь, длинный острый нос тоже расквашен. Женщина прижимается спиной к мостовому быку. Ближайший к ней воин уже спускает штаны.
Я тотчас же узнаю в жертвах своих знакомых — угольщиков, и кровожадная ярость, снедающая меня, обретает новую пищу. Я беззвучно крадусь вперед. Почему-то воины тоже кажутся мне не чужими. Когда тот, что удерживает мужчину, оглядывается на приятеля, я чуть не подпрыгиваю — я узнала его! Это Бертло, прозванный Монахом из-за того, что не прикасается к женщинам. Стало быть, второй — Галлмо Волк, получивший такую кличку за свою ненасытность. Оба — люди д'Альбрэ.
И глубочайшее внутреннее чувство подсказывает мне: я далеко не случайно встретила их здесь.
Вот оно, наилучшее утешение для моего изболевшегося сердца! Мне даровано убиение двоих подсылов д'Альбрэ!
Галлмо глумится над перепуганной женщиной, не торопясь переходить к делу, и я решаю сперва напасть на Бертло. Таясь в густой тени, обхожу сваи и оказываюсь непосредственно за спиной у Монаха. Сложно будет резать ему глотку, пока он держит угольщика, но я справлюсь. А угольщик, если захочет, потом отмоется в реке от его крови.
Быстрее охотящейся змеи я делаю шаг вперед, хватаю Бертло за волосы и запрокидываю ему голову, после чего провожу лезвием по шее, рассекая не только кровеносные жилы, но и гортань с голосовыми связками. Бертло валится навзничь, едва не валя и свою жертву, но угольщик вовремя выдергивает руки из его слабеющей хватки и делает неверный шаг назад, однако не падает. Я чувствую на себе его взгляд, чувствую, как он меня узнает… однако все мое внимание устремлено на лоб Бертло, осененный меткой моего Бога. Тогда я улыбаюсь. И поворачиваюсь к Галлмо. Тот так увлечен шансом удовлетворить свою похоть, что не в состоянии заметить даже приближение смерти. Я уже тяну к нему руку, но тут женщина взглядывает поверх его плеча, видит меня — и глаза у нее округляются. Я предостерегающе прижимаю палец к губам… и всаживаю клинок Галлмо под основание черепа. Нож у меня, правду сказать, плохо подходит для подобной работы, более тонкое лезвие легче скользнуло бы между шейными костями. Но ничего, у меня и так все получается. И я даже не пустила кровь угольщице на платье.
Надо отдать ей должное: когда на нее валится безжизненное тело Галлмо, она удерживается от вопля. Я смотрю себе под ноги… и вижу вторую метку Мортейна. Мою радость не передать никакими словами. Значит, не так уж и сильно я отступила от Его благодати, она по-прежнему простерта надо мной. Мой Бог продолжает открывать мне свою волю.
Я вытираю нож о плащ Галлмо, возвращаю его в ножны и выпрямляюсь.
— Ну как, — спрашиваю я, — целы?
Худой темноволосый мужчина — это Лазаре, самый неуживчивый среди угольщиков. Как-то неприятное происшествие повлияло на его нрав?
Он и правда бушует:
— Это я должен был убить обоих скотов!
— В следующий раз так и сделаешь, — заверяю я его, потом опять спрашиваю женщину, цела ли. Она, дрожа, утвердительно кивает, и я вновь обращаюсь к Лазаре: — Отмойся в реке, пока никто не увидел. А если ночной дозор спросит, почему мокрый, скажешь, что перепил и в воду свалился.
Он долго смотрит на меня, и в его взгляде сменяют друг дружку самые разные чувства. Ярость из-за того, что его застали врасплох и скрутили, точно щенка. Унижение — ведь его спасла женщина. Разочарование, потому что он не сам отстоял честь подруги. Но наконец, этак со скрипом, возникает благодарность. Он коротко кивает мне и делает, как я посоветовала.
Пока Лазаре моется, я спрашиваю женщину:
— Что случилось?
— Мы возвращались после развозки, потому что Эрван хотел уехать с рассветом, а тут эти… вдвоем. Отобрали все деньги и решили… меня… ох… А когда Лазаре попробовал заступиться, избили его. Спасибо тебе, добрая госпожа! Спасибо, что так вовремя появилась! Это Темная Мать послала тебя нам во спасение.
— Либо Мортейн, — говорю я. — Это Ему я служу, и это Он навел меня на негодяев.
Возбуждение спадает, и я понимаю, насколько устала. Просто из сил выбилась. Тем не менее я опускаюсь на колени около мертвецов, обыскиваю их и все ценное отдаю женщине:
— Ступай, милая. Забирай Лазаре, и возвращайтесь поскорей к остальным.
Они уходят, а я пускаюсь в долгий обратный путь. Чувствую себя выпотрошенной. Ярость опустошила душу, оставив лишь сгоревшие угли.
ГЛАВА 27
Оказавшись возле своей двери, я сразу чувствую, что за ней ждут, и едва не поддаюсь панике. А
