обезвредила… в глубине души я боюсь, что д'Альбрэ все-таки победит. Захватит Ренн и поставит его на колени.
Поработит всех его жителей.
Не без боя, конечно. Вельможи, советники, полководцы Анны сделают все, чтобы ее защитить. И погибнут, ибо никто не умеет причинять смерть лучше д'Альбрэ.
Перед моим умственным взором неудержимо разворачивается все, что должно произойти.
Он своими руками проложит себе путь к Анне, и его длинный меч будет крошить ее стражу, как мягкий сыр. И, чего доброго, слева и справа от него будут мои братья, жаждущие выслужиться перед ним.
Исмэй и Дюваль, несомненно, попытаются заслонить герцогиню собой… И заплатят самую высокую цену. Когда же они упадут замертво, месть графа обрушится на несчастную Анну.
Кстати, возможно, поначалу он даже не применит к ней силу. Достаточно будет взять в заложницы Изабо, ведь он знает о том, как привязана к ней старшая сестра.
Я смотрю на дорожный узелок у своих ног. А что, если на самом деле я способна остановить графа, но не сделаю этого? Какой кровью будет оплачена доставшаяся мне свобода? Не окажется ли утрачено то единственное, ради чего я цепляюсь за жизнь?
Вот тогда-то я и понимаю, что мой долг — исполнить приказ. Я должна это сделать. И не ради аббатисы, монастыря или даже Мортейна.
Ради тех, кого я полюбила.
Когда наконец я покидаю свою комнату и иду на поиски Исмэй, час уже достаточно поздний, но повсюду во дворце хлопочет народ. Идет подготовка к отъезду Чудища и к неизбежной осаде.
Не обнаружив Исмэй в ее спальне, я направляюсь в дворцовые апартаменты Дюваля. Это единственное место, где я рассчитываю ее застать, помимо покоев аббатисы или самой герцогини. И мне везет: приблизившись к двери, я ощущаю внутри биение двух сердец.
Я негромко стучу.
Мне открывает Дюваль. Когда он видит меня, на его лице проскальзывает удивленное выражение.
— Чем обязан, госпожа?
Я криво улыбаюсь.
— Вообще-то, — говорю я ему, — мне нужна Исмэй.
В темноватом коридоре трудно с уверенностью судить, но, по-моему, его щеки самую чуточку розовеют. Можно подумать, им с Исмэй по тринадцать лет, возраст сумасшедшей и неуклюжей первой любви.
— Да, она здесь. — Дюваль распахивает дверь, впуская меня, потом кланяется. — Оставляю вас наедине.
Я перехватываю его руку:
— Останься, прошу тебя. Надо, чтобы ты услышал то, что я собираюсь сказать.
— Что ж, — говорит он, — хорошо.
И ведет меня в комнату, где я и обнаруживаю Исмэй. Свернувшись клубочком в большом кресле перед камином, она попивает вино.
При виде меня она отставляет бокал и вскакивает на ноги:
— Сибелла! Где же ты была? Мы посылали за тобой пажей, но ни один не нашел.
Я виновато отвожу взгляд. В мою дверь и правда стучали, причем не один раз, но я не отзывалась.
— Вещи укладывала.
— Так ты уезжаешь? — шепотом спрашивает она.
Не в силах ответить, я киваю.
Исмэй подходит ко мне.
— Это неправильно, — с нажимом выговаривает она. — Этим должен заняться кто-то другой. Я поеду вместо тебя.
Дюваль с тревогой оглядывается на нее.
— Никто никуда не поедет, — говорит он. — Сведения ценой вашей жизни нам не нужны!
Я отвечаю:
— Я сюда не о своей судьбе плакать пришла. Я здесь для того, чтобы вы кое-что мне пообещали. — Сняв с пальца кольцо, протягиваю его Дювалю. — Передай это своей сестре-государыне и проследи, чтобы носила. Если падут последние линии обороны, оно поможет ей ускользнуть.
Дюваль, не двигаясь, глядит на кольцо. Потом произносит:
— Я не могу этого сделать.
Я хватаю его за руку, вкладываю кольцо в ладонь и заставляю сомкнуть пальцы.
— Ты должен, Гавриэл. Поверь мне! Если не будет никакого спасения — лучше смерть, только бы Анна не оказалась в лапах д'Альбрэ! Ты не представляешь, как он будет унижать ее, ломать волю, воздавая за ту боль, которую, как он полагает, она причинила ему! Повторяю, что бы ни произошло, не дай ему добраться до Анны! Иначе ее смерть окажется чудовищно долгой.
Кажется, у него заработало воображение. Он больше не пытается вернуть мне кольцо.
— Обещаешь? — спрашиваю я.
Он смотрит мне в глаза. Не знаю уж, что он там видит, но это окончательно убеждает его.
— Обещаю.
Я чувствую некоторое облегчение:
— Спасибо, Гавриэл.
— Это тебе спасибо, — говорит он. — И я всей душой сожалею обо всех тех ужасах, которых ты натерпелась, и о тех, на которые ты себя обрекаешь. Знай же, что не только моя сестра — все мы высоко ценим твое самопожертвование.
У меня слезы подкатывают к глазам от этих слов, но я смаргиваю их и перехожу к более важному:
— Исмэй, ты, помнится, говорила о метательных дисках. Можно у тебя позаимствовать?
— Вообще-то, я не в шутку предлагала пойти вместо тебя, — отвечает она.
Я беру подругу за руки:
— Знаю. Поэтому ты мне так и дорога, Исмэй. Но и здесь есть дела, с которыми никто не справится лучше, чем ты. Я, в частности, думаю, что, если город не устоит, последними, кто встанет между д'Альбрэ и герцогиней, будете вы с Дювалем.
Она крепко обнимает меня, и я наслаждаюсь этим мгновением сестринской любви и ободряющей близости. Потом отстраняюсь:
— Так вот, что касается оружия…
После некоторого обсуждения Исмэй вручает мне диски и половину своего запаса ядов. Отныне все, что мне остается, — это дождаться рассвета и тронуться в путь.
Когда я покидаю покои Дюваля, желание немедленно увидеться с Чудищем становится почти нестерпимым. Я даю себе слово, что утром разыщу рыцаря и все ему расскажу.
Вот исповедаюсь ему — и смогу умереть с чистой совестью.
Солнце еще не высунулось из-за горизонта, а я уже одета и направляюсь к конюшням. Я вполне отдаю себе отчет: много чего в этой жизни боялась, но простая правда, которую собираюсь выложить Чудищу, пугает меня больше всего.
Я обнаруживаю его, как и предполагала, в конюшне. Он наблюдает за приготовлением лошадей для него и его отряда. Толстая трость по-прежнему при нем, но вместо того, чтобы на нее опираться, он размахивает ею по сторонам, отдавая указания.
При нем Янник и столько угольщиков, что так запросто не сосчитать. Сердце у меня попросту гремит, я даже удивляюсь, отчего все не оборачиваются на его стук. Однако люди настолько заняты своими делами, что поначалу вообще меня не замечают.
