головой.
У Шишини отчаянно задрожали губы. Одна её ладонь метнулась ко рту, другая заслонила глаза.
Ресницы Мицулав остались сухими. Она выпрямилась.
– Уходи, лживый человек, возвращайся туда, откуда пришёл, – сказала она. – Ты не был с ним. Ты не мог его знать. – Потом на её лице мелькнула надежда. – Ты, наверное, хочешь, чтобы я дала тебе денег?
Волкодав вздрогнул и понял, кого она видела перед собой. Законченного лиходея со сломанным носом, выбитым передним зубом и уродливым рубцом на щеке. Висельника, как-то увернувшегося от петли и решившего обратить в деньги случайно подслушанный разговор. Чтобы оправдаться, ему было достаточно отодвинуть ворот рубахи. Или завернуть рукава. Он не стал унижать ни её, ни себя.
Мыш на его плече подался вперёд, вытянулся, опираясь на сгибы крыльев, и жалобно закричал.
Это ненадолго отвлекло Мицулав, собиравшуюся сказать или сделать что-то такое, после чего Волкодаву вправду оставалось бы только уйти.
– Меня продали в тот же караван, – проговорил он негромко. – Только нас, мальчишек, везли в клетке, а он шёл на цепи. Люди не хотели нести в рабство свои имена. Он взял прозвище: Дистен-Должник. Он показался мне добрым человеком. Разумным и сильным. Потом я нечасто видел его. Он рубил камень глубоко под землёй, добывая огненные опалы. Недра горы разверзлись и поглотили людей. Твой муж, досточтимая, успел выкинуть из забоя мальчика-лозоходца, которого любили рабы, и сказать ему своё имя: Кернгорм. Тогда я решил, если выживу, добраться в Дар-Дзуму. – И он снова поклонился вдове: – Вот, я пришёл… Чем я могу тебе послужить?
Это была невозможно длинная речь. Он не один день её сочинял.
Мицулав подняла глаза. Волкодав увидел, что услышанное состарило её сразу на десять лет. До сих пор она была женой должника, проданного на каторгу. Теперь стала вдовой.
– Сам-то ты как вернулся? – тихо спросила она. – Тебя разыскали и выкупили?
Волкодав покачал головой:
– Я бился с надсмотрщиком. За это вручали свободу.
Приняв какое-то решение, хозяйка опустилась на сухое бревно и движением руки пригласила венна сесть рядом с собой.
– К нам пришёл гость, знавший твоего отца, – укоризненно обратилась она к дочери. – Сбегай купи сладкого вина, да смотри про сыр не забудь!
Волкодав открыл рот возразить: хватит, мол, с него и домашней лепёшки, – но вовремя сообразил, что Мицулав просто хотела остаться с ним с глазу на глаз.
Он не ошибся. Шишини всплеснула руками, схватила корзинку и убежала. Тогда хозяйка взяла его за руку, сама распустила тесёмки и увидела то, что он не захотел ей показывать: грубые рубцы на запястье, оставленные кандалами. Вздохнув, женщина снова завязала шнурок и спросила:
– Мой муж говорил, за что его продали?
– Он сказал, что сам себя продал. А потом убил человека, обманом помешавшего ему вернуть долг. Он жалел, что оставил вас с дочерьми. Но не о том, что наказал подлеца.
– С дочерьми?
– Да, госпожа. Шишини и Саянар.
Мицулав грустно улыбнулась. Сильная женщина, не сломленная невзгодами.
– Ты вправду знал Кернгорма, – сказала она. – У нас была младшая дочь, но в пять лет она умерла от болезни, поражающей горло. В ту весну хворали и задыхались многие дети, потому что ветер неделю тянул с зольников. Люди говорили, так случилось оттого, что кто-то в городе совершил дурное дело и не исповедал его. Богиня с трудом прощает подобное… Муж очень любил Саянар и всегда говорил о ней так, словно она должна была вот-вот вбежать со двора… Так мой Кернгорм, значит, сам себя продал?
